Эта брошюра была впервые опубликована в качестве предисловия к новому изданию работы Ленина «Государство и революция», опубликованному в 2000 году «Rättviseböcker», издательством шведской Партии социалистической справедливости.

Предисловие к изданию на русском языке

Писать предисловие к предисловию — дело неблагодарное, но все же необходимо сказать два слова об этом материале нашего шведского товарища Пер-Оке Вестерлунда. Он превратился в самостоятельную брошюру из предисловия к книге Ленина «Государство и революция», которая наряду с «Детской болезнью левизны» остается одной из самых актуальных и востребованных ленинских работ.

«В Государстве и революции» Ленин дает ответ на реформистские иллюзии, возвращает и очищает от привнесенных перерождающейся верхушкой тогдашних социал-демократических партий напластований подлинные идеи Маркса и Энгельса. Сегодня и самого Ленина приходится очищать — не только от либеральной и националистической лжи, но еще и от сталинистских напластований. Той молодежи, которая только начинает политизироваться и леветь, предстоит заново открывать этого человека, разбираться, почему именно его идеи позволили создать партию, возглавившую единственную на сегодняшний день успешную социалистическую революцию.

Но дело не только в этом. Сталинисты со своей теорией «социализма в отдельно взятой стране» — притом желательно единственной и такой, в которой они сами будут у власти, — действительно сильно постарались превратить Ленина в безвредную икону и при этом еще придать ему имидж русского государственника. В то же время Путин, впитавший в свою политику худшие идеи (вроде идей фашиствующего Ивана Ильина) и худшие традиции русского царизма, превратившего Россию в тюрьму народов, не зря ополчается на Ленина, особенно в своих речах касательно Украины. Ибо в национальном вопросе Ленин был последовательным демократом, отстаивавшим право «полного, политического самоопределения наций», когда это, как говорится, еще не стало мейнстримом.

Владимир
Ленин

Чтобы разные нации свободно и мирно уживались вместе или расходились (когда это им удобнее), составляя разные государства, для этого необходим полный демократизм, отстаиваемый рабочим классом. Ни одной привилегии ни для одной нации, ни для одного языка! Ни малейшего притеснения, ни малейшей несправедливости к национальному меньшинству! — вот принципы рабочей демократии.
В. И. Ленин, «Рабочий класс и национальный вопрос», 1913 год

От этих взглядов, которые большевики отстаивали, когда были в меньшинстве, когда были «оппозицией внутри оппозиции» — по отношению как к буржуазным либералам, так и к склонявшимся к союзу с либералами меньшевикам, — Ленин не отошел и потом, уже став одним из руководителей государства, рожденного Октябрьской революцией 1917 года:

Владимир
Ленин

Сейчас мы наблюдаем национальное движение на Украине и мы говорим: мы безусловно стоим за полную и неограниченную свободу украинского народа. Мы должны сломить то старое, кровавое и грязное прошлое, когда Россия капиталистов-угнетателей играла роль палача над другими народами. Это прошлое мы сметем, на этом прошлом мы не оставим камня на камне. Мы скажем украинцам: как украинцы, вы можете устраивать у себя жизнь, как вы хотите. Но мы протянем братскую руку украинским рабочим и скажем им: вместе с вами мы будем бороться против вашей и нашей буржуазии. Только социалистический союз трудящихся всех стран устранит всякую почву для национальной травли и грызни.
В. И. Ленин, Речь на 1-м Всероссийском съезде военного флота, декабрь 1917 года

Ленин в брошюре Пер-Оке — не только национальная русская фигура, но и один из крупнейших руководителей европейской социал-демократии, который вел защиту подлинных идей марксизма от выхолащивания и перерождения на международном уровне.

Пер-Оке, за несколькими незначительными исключениями, совершенно правильно излагает историю большевистской партии как живого организма, развивавшегося через борьбу и внутренние противоречия, а не как монолита, где послушные марионетки безропотно смотрят в рот непогрешимому «вождю». Так любили и любят изображать большевистскую партию сталинисты, но такой образ не имеет ничего общего с ее реальной историей, и об этом много говорится в брошюре.

Значительная часть материала посвящена критике знаменитой в конце 90-х «Черной книге коммунизма», выходившей в том числе и на русском языке, правда, сегодня основательно забытой. Но забыта лишь книга — воспроизводимые в ней либеральные и консервативные мифы о Ленине давно и благополучно укоренились в массовом сознании, особенно у интеллигенции. В этом смысле полемика в работе Пер-Оке совершенно не потеряла своей актуальности. Брошюра отвечает на либеральную критику Ленина. Некоторая ее «шведскоцентричность» — и минус, и плюс. Если мысленно заменить фамилии упоминаемых иностранных критиков Ленина на российские — подставив, скажем, Латынину, Явлинского или Шлосберга, — можно увидеть, как похожи аргументы против Ленина по всему миру и как они разбиваются последовательными аргументами.

Не поменяется в зависимости от страны происхождения читателя и справедливость критики шведским автором на подлинной роли и природы современного государства, как орудия классового господства миллионеров и транснациональных корпораций. Северную Европу — и Швецию в частности — у нас часто любят приводить в качестве примера некоего почти идеального «демократического государства». С этой точки зрения Швеция настоящего — это практически та самая «прекрасная Россия будущего», которую нам раз за разом обещают Навальный и его сторонники.

Но и в этом «прекрасном далеке» — без всяких шуток и иронии гораздо более демократичном, чем современная путинская Россия, — оказывается, достаточно давно происходит демонтаж «социального государства», постепенное урезание госбюджетов и ухудшение положения трудящихся в сравнении с 50-70-ми годами 20 века. Несмотря на всю демократичность, полиция и спецслужбы благосклонно относятся к ультраправым, а то и откровенным нацистам, и в то же время составляют «черные списки» и ведут слежку за левыми, профсоюзниками и даже экологами. Даже в «прекрасной стране будущего» интересы элиты и корпораций остаются интересами элиты и корпораций и требуют специального аппарата для своей защиты.

Именно поэтому в брошюре отводится столько много места марксистским взглядам на теорию государства — пусть и преломленным через близкий автору шведский опыт. Не так уж сложно сделать мысленные поправки и понять, что и здесь, в России, мы, социалисты и социалистки, боремся в том числе и за демократию — но не за какую-то абстрактную демократию «справедливой» капиталистической России будущего, а за вполне конкретные права — на свободу слова, собраний, права на забастовки, за свободу от цензуры и полицейского насилия, без которых гораздо сложнее организовываться и бороться за остальные требования, — те, что ведут к социализму, к лучшему будущему для всех.

Лев Сосновский

Введение

Владимир
Ленин

Угнетающие классы при жизни великих революционеров платили им постоянными преследованиями, встречали их учение самой дикой злобой, самой бешеной ненавистью, самым бесшабашным походом лжи и клеветы. После их смерти делаются попытки превратить их в безвредные иконы, так сказать, канонизировать их, предоставить известную славу их имени для „утешения“ угнетенных классов и для одурачения их, выхолащивая содержание революционного учения, притупляя его революционное острие, опошляя его.
В. И. Ленин, «Государство и революция»

Со смертью самого Ленина поток «самой бешеной ненависти, самого бесшабашного похода лжи и клеветы» не прекратился. После того, как в октябре 1917 года работницы и рабочие взяли власть в свои руки, класс угнетателей-капиталистов отнюдь не пытался изображать вождя революции как «безвредную икону».

«Правда о коммунизме», «Нет, Ленин вовсе не был похож на других», «Мир по-ленински у левых», «Убийство во имя коммунизма» — в 1999 году шведские ежедневные газеты выходили вот с такими типичными заголовками. Владимир Ильич Ленин раздражает и пугает их сейчас больше, чем когда-либо, спустя 75 лет [теперь уже 95 лет — прим. пер.] после своей смерти.

«Государство и революция» — это, пожалуй, его самая важная политическая работа. В ней Ленин сам говорит о революции и о борьбе за социалистическое общество без репрессивного аппарата. Тема книги представляет собой ключевой политический вопрос для сегодняшних борцов за социализм. Поэтому «Государство и революция» публикуется не для удовлетворения лишь исторического интереса.

Нынешние участники похода против Ленина исходят из предположения, что люди совершенно ничего о нем не знают. Политики и другие участники подобных кампаний не краснея изображают Ленина «твердым как сталь» вождем столь же твердой как сталь большевистской партии, целью которой были расстрелы и наведение страха. Наиболее распространенными методами антиленинской пропаганды являются: 1) возложение ответственности за преступления сталинистской диктатуры на Ленина и большевиков и 2) сознательное изображение бескомпромиссной защиты Лениным фундаментальных политических принципов как защиты монолитной партии и монолитного государства, в которых запрещены споры и оппозиция. Эти методы подкрепляются тем, что сталинизм распространял о Ленине такое же мнение, при этом его вожди, от Сталина до Хонеккера, если перефразировать Ленина, сами стремились выхолостить содержание революционного учения, притупить его революционное острие, опошлить его.

Сегодняшние политические деятели и средства массовой информации соглашаются с аргументами вульгарного антикоммунизма. Идея о том, что ленинский режим был таким же, как сталинская диктатура, в значительной степени является вымыслом 1990-х годов. В прошлом были буржуазные историки, дававшие другую, более точную картину — например, британский консервативный журналист Э. Х. Карр в своих работах о Русской революции. На конференции в 1969 году Карр сказал: «После смерти Ленина у его преемника не хватило способности или терпения, чтобы добиться такой меры массового сознания и массовой поддержки, которой обладал Ленин в период революции и гражданской войны, и он пошел кратчайшим путем (такой соблазн всегда подстерегает элиту) — открыто навязал свою волю народным и партийным массам». Анализ Карра — все еще буржуазный анализ, но он все равно гораздо лучше работ нынешних антикоммунистических так называемых историков.

Поход против Ленина сознательно утаивает те черты Русской революции, которыми она привлекала рабочих и угнетенных всего мира. В 1914 году, в начале Первой мировой войны, капитализм потряс глубокий политический и экономический кризис, продолжавшийся вплоть до 1920-х годов. В 1920 году коммунисты могли бы процитировать ведущую британскую газету The Times, которая так описывала мировую ситуацию: «Дух волнений правит по всему земному шару, от Америки до Китая, от Черного моря до Балтийского. Ни одно общество, ни одна цивилизация не является достаточно прочной, ни одна конституция не является достаточно демократичной, чтобы противостоять этой порочной тенденции. Примеры отовсюду показывают, что основополагающие связи развязываются и рвутся от долгого напряжения».

Русскую революцию рассматривали как пример, которому должны следовать борцы за социализм. Как писал один итальянский автор, «коммунистическая Россия стала идеалом для подавляющего большинства рабочего класса». Юджин Дебс, член Социалистической партии, получивший в 1920 году 950 000 голосов на выборах президента США, заявлял, что Ленин и Троцкий «навели ужас на правящий класс и вдохновили рабочих всего мира». Сотни тысяч людей стали организованными большевиками в течение 1917 года и позже, когда они увидели, как революция свергла царя, установила режим рабочих, разделила землю, дала угнетенным национальностям свободу и вознамерилась положить конец Первой мировой войне. В Швеции левые социал-демократы, включая всю бывшую Социал-демократическую лигу молодежи, в марте 1919 года вместе с Лениным и большевиками участвовали в формировании Коммунистического интернационала. Уже к сентябрю того же года у Интернационала было полмиллиона членов за пределами России. Коммунисты заручились поддержкой большинства членов профсоюзов благодаря массовой поддержке в ряде стран. Эту массовую поддержку не могли сдержать ни чудовищная пропагандистская кампания, ни открытые военные операции против Русской революции.

Однако в 1999 году в Швеции только версия Стаффана Скотта, не встретив никакой критики, публиковалась и транслировалась большинством средств массовой информации. Сегодняшние правители, сами плохо знающие историю, прячутся за «исследователями», такими как Скотт, агитируя против всего, что связано с социализмом или «левым». В «Черной книге коммунизма» прямо написано, что цель написания книги — предупредить «желание переделать мир во имя идеала». Рабочих и молодежь надо кормить идеей, что мир нельзя улучшить через политику — только с помощью «невидимой руки» рынка. Сегодня социалисткам и социалистам необходимо дать ответ пропаганде против Ленина, большевиков и Русской революции.

Революция и коммунизм

Нападками на Ленина и Русскую революцию нынешние критики пытаются очернить идеи коммунизма и революции. Во избежание недоразумений необходимо в том числе дать ответ на их попытки исказить терминологию.

Революция означает «прямое вмешательство масс в исторические события», как пишет Лев Троцкий в предисловии к своей книге «История русской революции». Он указывает, что революция происходит, «когда старый порядок становится дальше невыносимым для масс», которые поэтому «опрокидывают своих традиционных представителей и создают своим вмешательством исходную позицию для нового режима». Даже для революционерок и революционеров это объективный процесс, который нельзя проконтролировать или провозгласить заранее. Революции не начались с марксизма, но именно марксизм открыл историю революций во всех классовых обществах. Классической революцией, о которой говорил Маркс, была Французская революция 1789-1815 гг.

Ленин указывал на важную характеристику революционной ситуации: «Для революции недостаточно, чтобы эксплуатируемые и угнетенные массы осознали невозможность жить по-старому и потребовали изменения; для революции необходимо, чтобы эксплуататоры не могли жить и управлять по-старому. Лишь тогда, когда „низы“ не хотят старого и когда „верхи“ не могут по-старому, лишь тогда революция может победить» («Детская болезнь „левизны“ в коммунизме», глава IX). Он также описал, как протекает процесс революции: «Социалистическая революция не один акт, не одна битва по одному фронту, а целая эпоха обостренных классовых конфликтов, длинный ряд битв по всем фронтам, т. е. по всем вопросам экономики и политики...» («Социалистическая революция и право наций на самоопределение»).

Революционный захват власти иногда сопровождается серьезным насилием, а иногда нет. Насилие, или гражданская война, проистекает из попытки контрреволюции, которую предпринимает бывший правящий класс. История Франции в начале XIX века — это хроника применения насилия контрреволюцией, намеревавшейся подорвать попытки угнетенных довершить революцию 1789 года.

Буржуазия пытается поднять страх перед революцией, указывая на то, чем закончилась Русская революция. Она пытается изобразить революцию как попытку маленького меньшинства захватить власть. Но «насильственное вторжение масс в область управления их собственными судьбами», как Троцкий описал революцию, мы видели и благодаря современным примерам: в Португалии в 1974 году, в Никарагуа и Иране в 1979 году, в Польше в 1980-1981 годах и в Румынии в 1989 году.

Все эти события встретили военное насилие со стороны старых правящих классов и бюрократии, от военной диктатуры Каэтану в Португалии до сталинистской диктатуры Чаушеску в Румынии. Преобразования были мирными в тех случаях, когда правящая бюрократия, например, в Демократической Республике Конго (бывший Заир) и Чехословакии, поняла, что лучше отказаться от власти и не применять насилия.

То, что марксизм может предсказывать и объяснять революции, не означает, что марксисты несут ответственность или безусловно поддерживают исход всех революций. Роль марксистов заключается в политической подготовке, в извлечении уроков и опыта из предыдущих сражений и революций.

Союз коммунистов — это название, которое Карл Маркс и Фридрих Энгельс дали своей организации в 1847 году, чтобы отмежеваться от социалистов-утопистов того времени. У последних были идеи и конкретные предложения по тому, как должно выглядеть идеальное общество, в то время как Маркс понимал, что для изменения общества необходимы классовая борьба и революция и что освобождение работниц и рабочих должно быть делом самого рабочего класса. Маркс показал, что капиталистическое общество будет заменено обществом социалистическим, в котором управляет рабочий класс и которое, в свою очередь, станет коммунистическим, бесклассовым обществом. Крупные рабочие партии, возникшие в 1880-х годах, назывались социал-демократическими партиями. Они сформировали Второй интернационал в 1889 году (Маркс умер в 1883 году). Сами Маркс и Энгельс критиковали термин «социал-демократический», который они считали неточным. Социал-демократические партии были революционными по своей программе, они стремились к социалистическому и более позднему коммунистическому обществу. Ленин и большевики тоже были социал-демократами.

Таким образом, публичное имя марксистов изменилось в 1840-х годах с «коммунистов» на «социал-демократов». Второй интернационал раскололся, когда в 1914 году началась Первая мировая война. Поскольку большинство социал-демократических партий встали на сторону «своих» правящих классов на войне, для Ленина, а также для оппозиционных социал-демократов в других странах, стало невозможным продолжать называть себя социал-демократами. Хотя Ленин уже предлагал сменить название в апреле 1917 года, только к весне 1918 года социал-демократы (большевики) переименовали партию в Коммунистическую. Все партии в Коммунистическом интернационале (Коминтерне), основанном в 1919 году, взяли такое же название, например, Коммунистическая партия Швеции. Марксистов снова стали называть коммунистами. Но только на первых четырех конгрессах Коминтерна в 1919-1922 годах, с Лениным и Троцким во главе, Коминтерн действительно выступал с марксистской политикой. Потом сталинизм очернил имя коммунизма для целой исторической эпохи. Коммунизм Сталина, Мао или Коммунистической партии Швеции, как мы покажем, не имеет ничего общего с коммунизмом Маркса или Ленина.

I.

Ленин и большевики до 1917 года

Начальник ФБР Эдгар Гувер, в 1964 году высказался о Ленине и большевиках:

Эдгар
Гувер

Фанатизм, а не количество членов, был ключевым. Члены партии должны жить, есть, дышать и мечтать о революции. Они должны лгать, обманывать и убивать, если служат партии. Должна быть жесткая дисциплина. Никаких отклонений не допускается

И передовица Svenska Dagbladet от 5 декабря 1998 года:

Перед Первой мировой войной Ленин входил в руководство российской социал-демократической партии, в 1907 году он был избран в Международное бюро Второго интернационала, Интернационала социал-демократических партий. Российская социал-демократическая партия, в отличие от других социал-демократических партий, была подпольной партией, за деятелями которой охотилась царская полиция и вождей которой ссылали в Сибирь, откуда во многих случаях они бежали в Западную Европу как изгнанники.

С Российской социал-демократической рабочей партией (РСДРП) конкурировал ряд других политических идеологий, противостоявших царскому режиму. С 1870-х годов в России существовало популистское движение, делавшее ставку на селян — народники («Народная воля»), которые ратовали за террор в анархистском стиле. В 1890-х годах появились «легальные марксисты» — интеллигенты, которые публиковали самоцензурные социалистические книги и газеты; царские власти их терпели. Ни народники, ни легальные марксисты не хотели строить рабочую партию. РСДРП была основана на съезде 1898 года, в котором приняли участие лишь восемь делегатов. На местном уровне партия состояла больше из учебных и пропагандистских кружков, чем из настоящих партийных организаций.

Во время второго съезда партии в 1903 году, который начался в Брюсселе и продолжился в Лондоне, партия разделилась на две тенденции: на большевиков (от слова «большинство») и меньшевиков («меньшинство»). Первые споры касались вопроса, кого следует считать членами партии. Ленин выступал за то, чтобы устав партии определял членов партии как тех, кто был вовлечен в работу той или иной партийной организации. Это было связано с перспективой того, что партия начнет расти, особенно когда в нее станут вступать рабочие. Однако этой формулировке противостояли те, кто стал меньшевиками, происходивших в основном из интеллигенции. Они сами хотели решать, кто должен считаться членом партии, независимо от роли в партийных организациях. Несмотря на распространенный миф, именно предложение вождя меньшевиков Юлия Мартова о том, что члены партии не обязаны принимать участие в работе партийных организациях, победило на голосовании на съезде (28 голосов против 23). Только после того, как правые делегаты, проголосовавшие за предложение Мартова, покинули съезд, сторонники Ленина получили большинство, и поэтому их назвали большевиками.

Раскол по поводу устава в дальнейшем изображался как сталинистами, так и буржуазией как коренное различие между большевиками и меньшевиками. Однако Ленин считал по-другому. То, что члены партии должны участвовать в работе партийных организаций, не служило основанием тому, чтобы партия была «тверда как сталь», это легло в основу наличия партии как таковой. Предложение Ленина было направлено на то, чтобы сделать РСДРП более похожей на партию. Его предложения не выдвигали «новую партийную модель», они были основаны на той же модели, что использовалась другими социал-демократическими партиями в Европе, в частности, в Германии.

Второй раскол между большевиками и меньшевиками произошел во время избрания новой редакции партийной газеты «Искра». Ленин хотел отойти от того, что редколлегия на практике назначала себя сама, и выдвинул требование, чтобы она избиралась и подчинялась съезду партии. Его предложение было в том, чтобы сократить число редакторов от шести до трех. Этими троими были Георгий Плеханов, Мартов и сам Ленин, то есть те, кто выполнял большую часть работы. Это означало бы, что ветераны, Павел Аксельрод, а также Вера Засулич и Александр Потресов, покинут редакцию. Но попытка Ленина сломить почти семейную атмосферу редакционной коллегии встретила сопротивление представителей этой самой особой атмосферы. Мартов отказался участвовать в новой редколлегии, в которую затем вошли только два члена.

Противоречия на съезде стали неожиданностью для всех участников. Сам Ленин не понимал, почему разногласия на съезде стали настолько глубокими. Несколько лет спустя, он описал споры тех лет как «страстную, подчас озлобленную, истребительную борьбу», в которой было «много непривлекательных сторон». Но в то же время, если старые кружки нужно было преобразовать в партию, этой дискуссии избежать было нельзя. Вскоре после съезда в 1903 году Плеханов отступил и пригласил лишенных должности редакторов вновь в редколлегию.

Роль рабочего класса

В 1904 году выкристаллизовались ключевые различия между двумя тенденциями, и они не имели никакого отношения к организационным принципам партии. Большевики и меньшевики соглашались, что характер будущей русской революции будет буржуазным. Классические буржуазные революции, наиболее ярким примером которых служит Французская революция, стремились разделить землю, ввести республику, объединить и сформировать национальное государство и модернизировать экономику.

Классическая буржуазная революция поставит Россию в один ряд с другими буржуазно-демократическими государствами в Европе.

Споры касались роли рабочего класса в этой революции. Поскольку характер революции будет буржуазным, меньшевики утверждали, что революцию в России должна возглавить буржуазия. В отличие от меньшевиков Ленин подчеркивал независимость рабочего класса. Его позиция основывалась на опыте более ранних буржуазных революций и на конкретной ситуации в России. Он указал, что, хоть это и буржуазная революция, ее хребтом будет не крупная буржуазия и не фабриканты. Уже во время революции 1848 года во Франции буржуазия отступила и пошла на компромисс с дворянством из-за страха перед зарождавшимся рабочим классом. В Русской революции еще большую роль будет играть рабочий класс и крестьяне, и это вселяло в буржуазию ужас. Буржуазия в России была очень слабой, и даже больше, чем в других странах, она была связана со старым режимом. Страх буржуазии перед классовой борьбой работниц и рабочих был значительно сильнее, чем ее готовность свергнуть царизм.

«Марксизм учит пролетария не отстранению от буржуазной революции, не безучастию к ней, не предоставлению руководства в ней буржуазии», — объяснял Ленин («Две тактики социал-демократии в демократической революции», краткое изложение Лениным этих споров). Рабочая партия должна стремиться возглавить борьбу рабочих и крестьян. На это меньшевики отвечали, что такая линия рискует ослабить революцию, раз буржуазия не примет в ней участия. Но Ленин ответил, что буржуазия уже ретировалась, а именно этого и хотела рабочая партия. Революция будет осуществляться не под руководством, а «вопреки непоследовательной, своекорыстной и трусливой буржуазии». Даже Плеханов изначально выступал против идеи, что можно будет подчинить себя русским либералам, просто навязав им условия. Плеханов говорил, что в один прекрасный день они пойдут на условия, чтобы затем предать их. Поскольку либералы в конце концов примкнут к силам реакции над рабочими, рабочий класс был единственной по-настоящему демократической силой, и поэтому он должен играть ведущую роль в революции.

Таким образом, основное различие между большевиками и меньшевиками происходило не из формулировок или принципов построения партии. На самом деле оно состояло в том, должен ли рабочий класс подчиняться буржуазии. Ленин защищал основополагающий принцип социализма: у рабочего класса должны быть свои собственные независимые организации и политика.

Важная роль селян в революции и то, что крестьяне составляли более 80% населения, привела к тому, что Ленин подчеркивал необходимость союза рабочих с крестьянами. По его формулировке революция должна установить демократическую диктатуру рабочих и крестьян. Это описание показало, что задача революции была буржуазно-демократической при сознательном сохранении точного распределения власти.

В революционный 1917 год Ленин отказался от несколько неточной формулировки демократической диктатуры рабочих и крестьян в пользу берущих власть советов. В «Государстве и революции» он пишет, что «свержение буржуазии осуществимо лишь превращением пролетариата в господствующий класс».

Задачи буржуазной революции могут быть решены только рабочим классом, взявшим власть в свои руки, поддерживаемым бедными крестьянами и безземельными селянами. Эта точка зрения была принята большевиками только после нескольких напряженных дискуссий. Зиновьев пытался скрыть это, когда в своей «Истории РКП(б)» он описал, как «в партии в 1916 году все еще „говорили о демократической революции“. И только тогда, когда мы отметили глубокие изменения, которые империалистическая война принесла как России, так и всему миру, мы окончательно сформулировали нашу платформу социалистической пролетарской революции». Это было написано в 1923 году, когда Зиновьев заключил союз со Сталиным. На самом деле Сталин и старые большевики, такие как Зиновьев, сочли Ленина сумасшедшим, когда в апреле 1917 года он сказал, что для того, чтобы революция удалась, ее демократические задачи должны быть связаны с задачами социалистическими.

Только после споров и давления со стороны самой революции взгляд Ленина на то, что работницы и рабочие должны взять власть в свои руки, победил.

Когда Сталин со сталинистами пришли к власти в Советском Союзе, политический курс, например, в Китайской революции 1925-1927 гг., привел к меньшевистскому делению на демократические задачи с одной стороны и на умаленные социалистические задачи с другой. Китайские коммунисты последовали диктату Москвы подчиниться буржуазному Гоминьдану, что привело к их кровавому поражению.

Ленин и партия

Точка зрения на строительство партии, которую Ленин выработал еще до 1903 года в своей книге «Что делать?», во многом была кратким изложением позиции, высказанной в «Искре» в предыдущие годы. Эта книга содержит важные принципы построения революционной партии. В работе «Что делать?» Ленин выступает за создание общероссийской марксистской газеты.

Партия организуется вокруг газеты, роль которой заключается в поддержке каждого всплеска борьбы. Это соответствовало тому, что Ленин уже подчеркивал ранее:

Владимир
Ленин

Агитация среди рабочих состоит в том, что социал-демократы принимают участие во всех стихийных проявлениях борьбы рабочего класса, во всех столкновениях рабочих с капиталистами из-за рабочего дня, рабочей платы, условий труда и проч. и проч. Наша задача — слить свою деятельность с практическими, бытовыми вопросами рабочей жизни,... обращать внимание рабочих на важнейшие злоупотребления, помогать им формулировать точнее и практичнее свои требования к хозяевам, развивать в рабочих сознание своей солидарности, сознание общих интересов и общего дела всех русских рабочих, как единого рабочего класса, составляющего часть всемирной армии пролетариата.

Ленин полемизировал с одной из социал-демократических тенденций — экономизмом, — представители которого, экономисты, считали, что достаточно лишь поддерживать профсоюзы рабочих или их экономическую борьбу. Ленин утверждал, что социал-демократы должны выдвигать демократические и политические требования, чтобы поднять сознательность и объединить все формы борьбы. Задача партии заключалась в том, чтобы быть трибуной для всех вовлеченных в борьбу, «концентрировать народное возбуждение» в «одном гигантском потоке». Деятельность на местном уровне или забастовки с экономическими требованиями не могли уничтожить царизм или диктатуру капиталистов на рабочем месте. Для этого необходима революционная социалистическая борьба.

Из-за особой российской специфики у партии должны были быть тайные структуры, ей нужно было быть сильно централизованной, так как она вела подпольную работу. Вокруг секретных партийных ячеек были созданы открытые рабочие организации в форме культурных ассоциаций или страховых фондов. Но самая критикуемая часть «Что делать?» фактически содержит то, что тогда разделялось почти всей революционной социал-демократией. Ленин пишет в духе немецкого тогда еще марксиста Карла Каутского о том, что рабочий класс может достичь «лишь сознания тред-юнионистского», что социалистические идеи должны поставляться рабочему классу извне. Критики Ленина и даже его так называемые сторонники, считающие, что эта идея лежит в основе ленинизма, не понимают, что эта работа Ленина была написана во время полемики с экономистами. Его аргумент был в том, что партия должна пытаться влиять на трудящихся в борьбе, а не просто ждать, пока спонтанно не разовьются социалистические идеи. Утверждение Ленина становится неверным, если вырвать его из контекста, как он позже указал. То, что борьба трудящихся ведет к развитию социалистических идей, — это основополагающая мысль марксистов.

Критика и обвинения в отношении взглядов Ленина на партийное строительство в основном были направлены на идею демократического централизма и на особое внимание, которое Ленин уделял профессиональным революционерам. Обе идеи, как утверждают его противники, подразумевают создание элитарной партии в той или иной форме. Однако демократический централизм был идеей, которой изначально придерживались как большевики, так и меньшевики. После объединительного для двух тенденций съезда в 1906 году Ленин так объяснил демократический централизм: «По нашему глубокому убеждению, рабочие социал-демократической организации должны быть едины, но в этих единых организациях должно широко вестись свободное обсуждение партийных вопросов, свободная товарищеская критика и оценка явлений партийной жизни. <...> Мы все сошлись на принципе демократического централизма, на обеспечении прав всякого меньшинства и всякой лояльной оппозиции, на автономии каждой партийной организации, на признании выборности, подотчетности и сменяемости всех должностных лиц партии».

Иными словами, демократический централизм был единством в действии, полной свободой в спорах и дискуссиях. Большевики-ленинцы за все свое существование участвовали во многих острых дебатах, в которых организованные оппозиции имели полные демократические права. Это разительно отличается от бюрократического централизма, господства бюрократии, созданного при сталинизме и, что не менее важно, ставшего методом шведской социал-демократии.

Ленинские профессиональные революционеры были, как следует из наименования, социал-демократами, профессией которых было строительство партии. Это были агитаторы, организаторы, работники партийных газет и т. д. Профессиональные революционеры были предпосылкой для того, чтобы коллективно сохранять уроки партии и рабочего класса. В составе Социал-демократической партии Германии в начале XX века насчитывалось тысячи партийных работников. Среди них росло число карьеристов, депутатов и консервативных профсоюзных лидеров, которые все больше отдалялись от условий семей рабочего класса и, как результат, от революционной политики. Профессиональные революционеры-большевики не получали никаких привилегий. Их задача была в том, чтобы распространить марксистскую политику и скрепить партию в зачастую очень сложных условиях. То, что российские профессиональные революционеры часто были вынуждены действовать тайно, вытекало вовсе не из «большевистского принципа», но было следствием угнетения со стороны режима. Ленин писал в 1907 году, что в своих более ранних работах он «преувеличил» идею профессиональных революционеров, чтобы «втолковать ее людям», но что теперь этого уже не нужно, поскольку сама идея уже победила.

Те, кто ссылается на широко цитируемые критические замечания на книгу Ленина «Шаг вперед, два шага назад» (о съезде 1903 года) Розой Люксембург, которые она высказывала в 1904 году, игнорируют, что критика Люксембург профессиональных революционеров основывалась на ее немецком опыте. Ленин сам отреагировал на критику Люксембург, упрекавшей его в ультрацентрализме: «Тов. Люксембург полагает, таким образом, что я отстаиваю одну организационную систему против какой-то другой. Но на самом деле это не так. На протяжении всей книги, от первой до последней страницы, я защищаю элементарные положения любой системы любой мыслимой партийной организации. В моей книге разбирается не вопрос о различии между той или иной организационной системой, а вопрос о том, каким образом любую систему следует поддерживать, критиковать и исправлять, не противореча принципам партии». Три года спустя, в 1907 году, Роза Люксембург участвовала в съезде РСДРП в качестве представительницы Польской социал-демократической партии и вместе с Лениным выступала в поддержку большевиков. В отличие от представления о ленинской партии как о никогда не меняющейся, история большевиков демонстрирует чрезвычайно гибкое отношение к построению организации.

Революция 1905 года

Начавшаяся в 1904 году русско-японская война привела российское общество к массовой радикализации. Надежда на свержение царя возросла как у рабочих, так и в среде буржуазии. Подобные настроения, а также то, что расходы на войну были возложены на бедняков, привели в 1905 году к Первой русской революции. Революцию начали временные лидеры, главным образом священник Гапон, чей подход состоял в том, чтобы призвать царя провести реформы. В Кровавое воскресенье, 9 января, царские войска учинили массовую расправу над протестующими, принимавших участие в шествии Гапона к царю. В этот день революция стала реальностью.

1905 год означал, что предыдущие теоретические вопросы о роли рабочего класса стали конкретными. В результате несколько ведущих российских социал-демократов изменили свои позиции. Георгий Плеханов, считавшийся виднейшим вождем социал-демократов, голосовавший в 1903 году за соглашение с Лениным, перешел на сторону меньшевиков. А Лев Троцкий, голосовавший в пользу меньшевиков на съезде 1903 года, порвал с ними и стал политически близок большевикам по всем вопросам, кроме партийного строительства, до 1917 года, когда он вступил в партию.

В начале 1905 года меньшевики пытались воплотить в жизнь свою программу хвостизма, то есть плестись за буржуазией как ее хвост. Их основной целью было участие в работе местных сельских комитетах вместе с либералами и буржуазией. Большевики же строили свою партию прежде всего на работницах и рабочих. Они открыли свою собственную газету «Вперед» и сформировали отдельный большевистский комитет после проведения местных партийных конференций. В 1905 году большевики также провели свой собственный съезд РСДРП.

Революция также привела к тому, что члены партии активно побуждали два крыла объединиться. Рабочие-меньшевики сместились резко влево. Ярким примером этого стала поддержка фигуры Троцкого, который не был ни меньшевиком, ни большевиком. Его газета «Начало» стала популярной рабочей газетой с политической линией, схожей с большевистской. В конце 1905 года Троцкого избрали председателем Совета рабочих, созданного в столице, Санкт-Петербурге. Первоначально Совет был сформирован, чтобы координировать всеобщую забастовку, организованную в октябре, но он быстро стал органом власти рабочих. Как отмечал Ленин, Совет во многом был рабочим правительством, началом новой государственной власти. В большевистской среде к нему изначально было сектантское отношение, которое было преодолено только после нескольких внутренних дебатов, состоявшихся после возвращения Ленина осенью 1905 года в Россию из ссылки. Многие большевики не принимали сторонников Гапона, а также возникшие с нуля рабочие организации, например, новые профсоюзы. Многие большевики даже к Совету относились отрицательно или с опаской, считая его конкурентом партии. Ленин критиковал такую позицию, которая означала бы остаться на обочине реального движения. Он утверждал, что вопрос не стоит как «партия или Совет», но как «партия и Совет».

К концу 1905 года и большевики, и меньшевики призывали рабочий класс вооружаться и поддерживали вооруженное восстание. По большей части это означало информирование рабочих о неизбежном применении насилия, которое контрреволюция держала в запасе. Однако к осени 1905 года в Санкт-Петербурге у РСДРП в целом было всего несколько сотен членов и всего несколько тысяч сочувствующих.

Такая небольшая сила в принципе не могла вести рабочий класс к победе. Рабочий класс и революция упустили решающий момент в противостоянии реакции с октября по декабрь.

Всеобщая забастовка, проводившаяся в октябре 1905 года, стала на тот момент самой большой и самой известной всеобщей забастовкой в мире. Революция привела к подъему рабочей борьбы в Германии, где в течение года в забастовках и в других видах борьбы приняли участие 500 000 рабочих. Эти события также помогли остудить готовность правящего класса Швеции прибегнуть к военной силе против Норвегии, после того как в 1905 году «уния» двух стран распалась (следующим крупным примером борьбы рабочих, обратившей на себя почти такой же уровень международного внимания, была шведская всеобщая забастовка в 1909 году). То, что рабочий класс обладает огромной силой, поразило как буржуазию, так и меньшевиков, несмотря на то, что рабочий класс потерпел поражение. Кульминационное восстание московских рабочих в декабре было утоплено в крови.

Руководство меньшевиков заключило, что рабочие зашли слишком далеко со своими требованиями, а большевики объясняли, что поражение в 1905 году было вызвано рядом других факторов. Революция подтвердила правильность взгляда большевиков на роль рабочего класса и буржуазии в революции. Буржуазия не посмела пойти до конца и бросить вызов царю. Эта задача выпала рабочему классу. Рабочий класс смог только поколебать царизм в 1905 году, но он не мог его разрушить, потому что его сила и организация в то время были недостаточными. У царя все еще были контроль над армией и пассивная поддержка в сельской местности, а для удержания власти этого было достаточно.

В 1905 году большевики не были в состоянии организовать рабочий класс вокруг необходимой программы по захвату власти при поддержке деревни. Вторым фактором было также затишье в борьбе трудящихся по всему миру.

В течение самого 1905 года, а также в период радикализации, которая продолжала развиваться даже после поражения революции, упор Ленина на партийное строительство полностью отличался от 1902-1903 годов: «Нужно вербовать смелее, шире и быстрее молодых борцов в ряды всех и всяческих наших организаций. Нужно создавать для этого, не медля ни минуты, сотни новых организаций. Да, сотни, это не гипербола и не возражайте мне, что теперь „поздно“ заниматься такой широкой организационной работой». Партия по необходимости стала гибче и более открытой, чем в предыдущие годы. К концу 1905 года у большевиков было 8 400 членов, а потом их число резко увечилось: 13 000 членов в апреле 1906 года, 33 000 в октябре того же года и 46 000 к 1907 году. С таким количеством членов большевиков впервые с начала революции стало больше, чем меньшевиков.

Успешным этот быстрый приток новых членов сделала именно стабильная политическая основа партии. В партийных организациях партийные кадры обучали программе партии, классовому сознанию, истории, практическим задачам и т. д. Затем эта традиция перешла к новым членам. То, что тысячи новых членов, имеющих революционный опыт, вступали и в то, и в другое крыло РСДРП, привело в 1906 году к объединительному съезду. На съезде большевики и меньшевики согласились, среди прочего, со спорной формулировкой Ленина об уставе партии, оставшейся с 1903 года.

Годы реакции

Революция 1905 года потерпела поражение, но царизм был вынужден действовать осторожно, чтобы не спровоцировать новых восстаний. Только через некоторое время режим достаточно окреп и прибег к жестоким репрессиям и годам реакции. Царский режим убил и лишил свободы тысячи людей.

Только в 1906 году 1306 человек были приговорены к смертной казни. Быстрый рост как большевистских, так и меньшевистских организаций сменился их ослаблением в середине 1907 года, что ознаменовало начало крайне трудного периода. «Оглядываясь назад, можно совершенно без колебаний сказать, что в те тяжелые времена партии как таковой не существовало: она распалась на отдельные крошечные кружки», — пишет Григорий Зиновьев в своей «Истории РКП(б)». Он указывает, что «деморализация могла ощущаться повсюду», а вырождение «всех культурных сфер, как науки, так и литературы, привело к расцвету порнографии, мистицизма и всяческих религиозных воззрений». Троцкий позже описывал, как вернулись старые суеверия и предрассудки, как активисты потеряли всякое влияние на рабочих местах. Дух борьбы подменила апатия.

Для большевиков это стало временем споров и внутренних распрей, но вместе с тем и политического просвещения. Ленин с большевиками также участвовал в совместных с меньшевиками съездах социал-демократов, а на международном уровне — с другими социал-демократическими партиями. В то же время большевики сохранили свою собственную структуру и собственную печать.

Любое изменение ситуации в России вело к продолжительным дискуссиям и образованию фракций в РСДРП и у большевиков. В большинстве случаев именно Ленин, якобы «твердый как сталь», хотел изменить большевистский метод и политическую ориентацию. В годы реакции Ленин часто находился в меньшинстве среди большевиков. В двух наиболее важных спорах Ленин, один из трех наиболее известных большевистских лидеров, был в одиночестве: Александр Богданов стал его оппонентом, а Леонид Красин ушел из политики. После двух лет споров, в которых Ленин изо всех сил пытался переубедить своих противников, большевики объявили в 1909 году, что оппозиционеры больше не входят во фракцию большевиков в РСДРП. Их не исключили из партии, однако их заставили сформировать свою собственную фракцию в РСДРП.

Первый спор касался выборов в парламент, думу, которую царь учредил как уступку революции 1905 года. Несмотря на то, что дума представляла собой фиговый лист демократии на теле режима, ее депутаты вступили в оппозицию царю, который затем распустил думу. Все революционные партии в марте 1906 года объявили первой думе бойкот, однако объединенная РСДРП приняла решение участвовать в выборах во вторую думу. Когда в 1907 году были объявлены выборы в третью думу, у большевиков разгорелась дискуссия. Ленин утверждал, что, хотя бойкот выборов в думу во время революции 1905 года был верным, бойкотировать выборы в 1907 году было ошибкой. Ленин пришел к выводу, что революционная волна после 1905 года окончательно угасла. Уже не стоял вопрос о вооружении рабочего класса в преддверии новой революции. Теперь речь шла о том, чтобы подогнать политическую работу к новым условиям. Бойкот выборов лишил бы партию возможности провести массовый диалог с рабочим классом во время избирательной кампании. Ленин объяснял, что в то время как в 1905 году нужно было «говорить по-французски», т. е. призывать к смелому подходу и решительной борьбе, теперь задача заключалась в том, чтобы «говорить по-немецки», т.е. работать терпеливо, двигаясь шаг за шагом. Ошибка Богданова и других сторонников бойкота была в том, что они исходили не из фактического положения, а скорее из одного из возможных сценариев во время революционной ситуации. Ленин считал этот вопрос настолько важным, что на съезде РСДРП в июле 1907 года он с меньшевиками проголосовал за участие в выборах, в то время как большинство большевиков проголосовало за бойкот.

Второй спор касался философских основ марксизма. Влиятельные большевики, Александр Богданов и Анатолий Луначарский, отвергали диалектический материализм — философию, разработанную Марксом и Энгельсом. Это материалистическая философия, в которой первична материя, объективная реальность, в отличие от идеалистической философии, в которой первичны мысли и идеи. Но это не механический материализм Людвига Фейербаха, где материальная база полностью определяет события. К материализму Маркс и Энгельс добавили диалектику Гегеля. Диалектический материализм объясняет общие законы движения как в природе, так и в обществе, в которых утверждается, что развитие — это скачкообразный процесс, обусловленный в итоге противоречиями.

В политическом плане диалектический материализм примерно означает, что материальная база общества ограничивает то, какие идеи или партии могут развиваться и получать поддержку, а диалектика подчеркивает важность действий партий и классов, основанных на объективной, материальной ситуации.

В 1908 году Богданов разработал свою собственную теорию, заимствованную у австрийского философа Эрнста Маха. Богданов называл свою философию марксистской, но теории Маха были идеалистическими. Единственное, что было реальным для Маха (и Богданова), были человеческие ощущения — звуки, цвета, чувства.

Ленин объяснял, что из такой философии логически следует вывод о том, что невозможно узнать, существует ли объективный мир за пределами человеческих чувств. А значит, люди не могут расширить круг своих знаний или изменить действительность. В философии Богданова все ощущения и чувства одинаково важны, что позволило духовным идеям играть важную роль.

Хоть Ленина и изображают в качестве вождя, не терпящего споров, у теорий Богданова была достаточно широкая поддержка среди большевиков. Книга Ленина против философии Богданова, «Материализм и эмпириокритицизм», не была способна и не имела целью создать однородный взгляд на философию марксизма. Поддержка, которой заручился Ленин, была завоевана им не благодаря диктату партийного руководства, а на основе приводимых им аргументов.

Годы реакции также увеличили разрыв между большевиками и меньшевиками. Последние потеряли еще больше поддержки и партийных структур в России. Одна тенденция в меньшевистской среде, ликвидаторы, обратило крах партии во время реакции в метод, фактически выступая за роспуск партии ради работы в легальных организациях, профсоюзах и страховых фондах, деятельность которых допускал царизм. Количество сторонников идеи ликвидаторства среди меньшевиков всё увеличивалось, поддержка их усиливалась до такой степени, что с 1910 года с эту позицию провозглашали даже их газеты. Неудивительно, что это привело к «ликвидации» меньшевистской организации.

«Ужесточение» большевиков, произошедшее в эти годы, было результатом глубоких политических обсуждений и дискуссий о том, какую позицию следует занять. Воспитывалось и обучалось молодое поколение большевиков, среди которых были Григорий Зиновьев и Николай Бухарин. То, как эти события описывает буржуазия, которой вторят сталинисты в своих рассказах о ленинских «ежовых рукавицах», имело мало общего с настоящей историей. Изменение ситуации в России, начавшееся не ранее 1912 года, поставило перед большевиками новые непростые задачи. Теперь их политическому и теоретическому просвещению нужно будет пройти проверку на прочность.

Скоро революция

Классовая борьба в России весной 1912 года усилилась. В январе большевики открыли в Праге конференцию, на котором оценили политическую ситуацию и сформулировали свою программу. Различия с меньшевиками, как политические, так и практические, резко возросли в годы реакции. Меньшевики выступали за программу реформ и компромисс с буржуазными либералами, даже с условием сохранения царизма. Большевики исходили из понимания того, что классовая борьба начнется вновь и откроются новые революционные возможности.

На пражской конференции большевики официально стали независимой партией, хотя они по-прежнему назывались Российской социал-демократической рабочей партией (большевиков).

В августе другие крылья РСДРП собрались в Вене и образовали «Августовский блок». В этом съезде, открытом Троцким, вместе с его группой участвовали меньшевики, последователи Богданова и ликвидаторы. Сам Троцкий быстро покинул блок, и вскоре он развалился. Впоследствии Троцкий подверг критике свою тогдашнюю позицию, призывавшую к примирению всех тенденций друг с другом и к обвинению Ленина и большевиков в сектантстве за учреждение собственной партии. Ленин же отстаивал идею о том, что политика и программа партии должны основываться на оценке фактического положения, а не на компромиссе различных фракций РСДРП. Большевистская практика показала, что дело было не в сектантстве. Учреждение собственной программы и партии не препятствовало сотрудничеству ни с другими тенденциями, ни с другими группами, не входящими в РСДРП, по всевозможным конкретным вопросам. Итогом различных конференций, состоявшихся в 1912 году, стало то, что большевики начали готовиться к предстоящей борьбе, а крыло меньшевиков продолжало разваливаться.

Роль Ленина в 1912-1914 годах состояла в том, чтобы из ссылки руководить работой в двух важнейших для большевиков сферах: в думе и в их газете «Правда». На выборах в четвертую думу в 1912 году большевики получили шесть мест. Избирательная система была сословной, в ней голос крупного землевладельца был в 45 раз ценнее голоса рабочего. Шесть большевиков были избраны рабочей курией, в общей сложности 1 100 000 промышленных рабочих. Для сравнения, семь меньшевиков представляли 136 000 промышленных рабочих. Растущую среди рабочих поддержку большевиков также ясно показывали ежедневные тиражи новой партийной газеты «Правда», составлявшие 20 000-60 000 экземпляров. Газета финансировалась за счет скромных пожертвований трудящихся и их коллективов, в ней публиковался ряд репортажей рабочих корреспондентов. Металлист А. Е. Бадаев, один из депутатов думы от большевиков, объяснил, как работает газета. Когда в январе 1913 года в Санкт-Петербурге нескольким тысяч работников текстильной промышленности был объявлен локаут, Бадаев в «Правде» обратился с призывом собрать деньги для рабочих: «Удовлетворительный ответ пришел незамедлительно; деньги собирали на всех заводах. Вечером деньги были переданы мне, и я смог передать их представителям бастующих. В первый день было пожертвовано 700 рублей, на следующий более 500 и т. д.».

Любое сравнение с меньшевиками показывает, что большевики были самой сильной партией, а «Правда» — самой влиятельной газетой в рабочей среде. В начале 1914 года Чхенкели, один из депутатов думы от меньшевиков, сетовал, что его думская фракция «потеряла свое влияние, оставила политическую жизнь в стране, оборвала связи с рабочими...».

Меньшевистский лидер Мартов называл свою партию «бессильным кружком», а другие меньшевики говорили об «эпидемии „Правды“». В 1913 и 1914 годах большевики в профсоюзах завоевали большинство, которое раньше принадлежало меньшевикам, а также получили контроль над страховыми фондами трудящихся. Передовые организации ликвидаторов избрали большевистское руководство.

1914 год принес России забастовочное движение, которого она не видела с 1905 года. Причем масштаб его был ненамного ниже уровня, который в конечном итоге установится к 1917 году. В марте 30 000 рабочих приняли участие в политической однодневной забастовке в знак солидарности с работницами резиновой мануфактуры, отравившихся на рабочем месте. Через несколько дней бастовали уже 120 000 человек, и ответом со стороны работодателей послужило увольнение 70 000 рабочих. В июле появилось движение, которое поддержало 50 000 бакинских нефтяников, объявивших забастовку с требованием улучшения жилищных условий. Двоих рабочих застрелила полиция во время митинга солидарности с Баку, в котором участвовали 12 000 рабочих на Путиловском заводе в Санкт-Петербурге. Несколько дней спустя в столице бастовали 150 000 рабочих.

Противникам Ленина сложно объяснять, что произошло в период с 1912 по 1914 год. По сравнению с выдающимися успехами, достигнутыми большевиками, то, как развивались события у других тенденций и общественных классов, представляет собой полную противоположность: жестокие притеснения со стороны царизма, союз либералов и класса капиталистов с царским режимом по борьбе с рабочими и слабая поддержка от меньшевиков. Методы большевиков — поддержка забастовок и призывы к ним параллельно с терпеливой профсоюзной работой и политическим просвещением — также не имеют с мифами о них ничего общего.

Большевики уделяли пристальное внимание условиям труда женщин, как на рабочих местах, так и дома. В 1913 году партия запустила специальную газету для работниц.

Статистика по Москве показывает, что доля рабочих среди большевиков составляла 60%, а среди партийного руководства города — 49%. Эти работники получили поддержку и доверие на своих рабочих местах, участвуя в открытых дебатах и дискуссиях, а также благодаря опыту большевистской политики их коллег и своему трудолюбию. Политическое образование рабочих-большевиков велось во время споров с позицией Богданова по бойкоту выборов и профсоюзов, а также с меньшевиками, умалявшими свою собственную партию и социалистическую политику.

Развитие сильного движения, возникшего в 1914 году, было прервано лишь когда 17 июля по старому стилю (30 июля по новому) была объявлена война.

Первая мировая война

Первая мировая война стала серьезной проблемой для международного рабочего движения задолго до 1914 года. В социал-демократическом Втором интернационале входящие в него партии, насчитывающие 25 миллионов членов, начиная с рубежа веков спорили, что делать в случае начала мировой войны.

Основная причина войны заключалась в том, что молодой немецкий, а также американский капитализм все чаще бросал вызов английскому и французскому империализму. «Если существует угроза начала войны, долг рабочего класса и его парламентских представителей в соответствующих странах, при поддержке координирующей деятельности Международного социалистического бюро, приложить все усилия для ее предотвращения...», — говорилось в заявлении, принятом на конгрессе Интернационала в 1907 году. Если война начнется, — продолжало заявление, — то партии должны сделать все, что в их силах, чтобы ускорить свержение капитализма.

В июле 1914 года по всей Европе проводились массовые антивоенные демонстрации. Но когда в июле и августе разразилась война, только две партии Второго интернационала, российские большевики и сербская партия, проголосовали против военных кредитов. На первом голосовании меньшевики проголосовали против военных кредитов в России, но потом они поддержали войну. В декабре депутат рейхстага от Социал-демократической партии Карл Либкнехт по примеру большевиков осудил войну. За эту позицию его посадили в тюрьму.

Все социал-демократические партии, с Социал-демократической партией Германии (СДПГ) во главе, плелись за буржуазией во время войны. СДПГ заявила, что она выступает за «защиту Отечества от русского варварства» — этому заявлению рукоплескали представители всех остальных партий в немецком парламенте. СДПГ капитулировала перед лицом первой мировой империалистической войны. В «Государстве и революции» Ленин пишет: «Энгельс умел еще в 1891 году указывать на „конкуренцию завоеваний“, как на одну из важнейших отличительных черт внешней политики великих держав, а негодяи социал-шовинизма в 1914-1917 годах, когда именно эта конкуренция, обострившись во много раз, породила империалистическую войну, прикрывают защиту грабительских интересов „своей“ буржуазии фразами о „защите отечества“, об „обороне республики и революции“ и т. под.!». В Швеции политика гражданского мира (консенсус с буржуазией во время войны), которую отстаивал лидер социал-демократов Карл Яльмар Брантинг, привела к острому конфликту с молодежной организацией социал-демократической партии и ее сильным левым крылом.

СДПГ, по крайней мере, с организационной точки зрения, была безусловно самой сильной партией в Интернационале, ежедневно выпускающей десятки газет и располагающей сотнями тысяч членов и миллионами избирателей. Но, несмотря на то, что партия формально была марксистской, именно в СДПГ утвердился оппортунизм. Руководство успело привыкнуть к своим привилегиям и легальности партии и давно превратило предсказанную Марксом революцию в длительный процесс. Говоря словами Ленина, под условиями собственной жизни они обуржуазились. Правое крыло руководства партии открыто выразили доверие заявлению кайзера о том, что он хочет мира. Даже центристское крыло партии, во главе которого стоял «марксист» Карл Каутский, капитулировало. Каутский объявил, что защита нации послужит предпосылкой для рабочей борьбы.

Он также сказал, что к помощи Интернационала можно было прибегать только в мирное время. Вывод Ленина, который разделял Лев Троцкий, состоял в том, что Второй интернационал окончательно развалился и поэтому нужно решительно порвать со всеми вождями социал-демократов, поддерживающими войну.

В манифесте большевиков, написанном в сентябре 1914 года, Ленин объяснял, как развивались политические разногласия: оппортунистам, у которых в распоряжении было большое количество времени, удалось подменить социалистическую революцию буржуазным реформизмом. Они, «проповедуя сотрудничество классов», отрицали, что классовая борьба может привести к гражданской войне. Правду Манифеста Коммунистической партии о том, что рабочий класс не имеет отечества, они заменили шовинизмом и патриотизмом. Их антимилитаризм основывался больше на эмоциях, чем на необходимости превращения империалистической войны в войну революционную, с рабочими всех стран против буржуазии всех стран. Они превратили буржуазный парламентаризм и легальность в фетиш, забыв, что в период кризисов необходимы нелегальные формы организации и пропаганды.

Оппортунисты также повторяли пропаганду буржуазии о том, что эта мировая война будет «последней». Это противоречило довоенной позиции Второго интернационала о том, что только рабочий класс и социализм могут остановить крупные войны. Позже в XX веке стало скорее правилом, чем исключением, когда воюющие державы начали заявлять, что целью войны является упразднение будущих войн.

Важнейшим исходным пунктом точки зрения Ленина во время войны был интернационализм. Когда война началась, он, чтобы как можно четче отмежеваться от оппортунистов, отстаивал позицию, согласно которой марксисты всех стран должны бороться за поражение своего государства на войне. С начала войны он выступал за новый Интернационал. Первый шаг к этому был сделан, когда в марте 1915 года в швейцарском Циммервальде собрались противники войны из различных социал-демократических партий. Среди тех, кто поддержал Циммервальдское движение, были представители нескольких различных течений — от пацифистов до марксистов. Среди них была, например, Итальянская социалистическая партия, члены которой принудили свое партийное руководство, политически правое, выступить против войны. Ленин организовал левое крыло Циммервальда, объединявшее революционных марксистов. Среди этих левых были Карл Радек, представлявший левых социал-демократов немецкого Бремена, и Цет Хеглунд из левого крыла шведских социал-демократов. Собравшиеся в Циммервальде не были однородной группой, но они согласились с тем, что о воссоединении с партиями, которые предали рабочих, поддержав войну, не может быть и речи.

В России война означала, что царский репрессивный аппарат обрушился на все рабочие организации. Если бы вы тогда назвали себя большевиком, это бы означало, что вас арестуют или изобьют те, кого накрыла волна шовинизма. В Санкт-Петербурге число большевиков сократилось с 6000 членов в начале войны до 100 человек в декабре.

Нельзя сказать, что позицию Ленина по войне большевики или даже руководители партии автоматически принимали. Когда в феврале 1915 года депутаты думы от большевиков предстали перед судом, все, кроме одного, засвидетельствовали, что они не разделяют позицию Ленина в отношении войны, выдвинув оппортунистические аргументы. Каменев, которого привлекли к ответственности как редактора «Правды», заявил, что его позиция отличается от Ленина по ряду ключевых моментов.

В течение войны многие лидеры рабочих с 1914 года начали занимать большевистскую антивоенную линию, а в начале 1917 года у партии снова было 3000 членов в Петрограде (во время войны имя «Санкт-Петербург» сменили из-за его немецкости).

Национальная борьба и империализм

Во время войны Ленин внес важный вклад в марксизм. Предсказав дальнейшее развитие ситуации в мире, которое актуально до сих пор, Ленин отметил, что национальные движения были сильнейшими в период возникновения капитализма и возникли вновь во время его краха. Он показал, что борьба за национальные права является ключевым вопросом для рабочего класса, особенно в «тюрьме народов», как он называл царскую Россию.

Буржуазно-националистические партии или движения могли получить поддержку из-за национального гнета, но они не осмеливались бросить окончательный вызов царю. В то же время эти буржуазные партии выступали против рабочей борьбы. Ленин выступал за безоговорочную поддержку права на самоопределение, включая право на независимость, для всех угнетенных наций. Он показал, что российский социал-демократ, выступающий против формирования новых государств малых народов, стоит на одной стороне с царскими угнетателями, а значит теряет возможность участвовать в совместной борьбе. Ленин особо отметил поддержку, которую в 1905 году шведские рабочие оказали идее независимости Норвегии от Швеции, как образец поддержания единства рабочих в обеих странах. На сегодняшних Балканах, а также в Курдистане и на Ближнем Востоке, в Кашмире, Индии, Пакистане и во многих других частях мира эти идеи по-прежнему актуальны.

Во время войны Ленин также проанализировал империализм, который он описал как высшую стадию капитализма. При империализме великие державы, благодаря постоянной конкуренции и даже вооруженным конфликтам друг с другом, делят мир между собой. Эксплуатация и угнетение население колоний обеспечивали метрополии сырьем и дешевым трудом, которые стали предпосылкой развития капитализма на Западе. В 1999 году, когда в Швеции велись споры о Ленине, такие антикоммунисты, как Пер Элмарк и Стаффан Скотт, заявили о своей вере в «демократические страны». Но именно капиталистические демократии были построены на колониальной войне и рабстве.

Благодаря империализму именно финансовый капитал контролирует все более паразитарную капиталистическую экономику. Ленин назвал нелепыми предположения о том, что развивающийся монополистический капитализм можно будет каким-то образом контролировать. Он также выступал против считавших, что система в конце концов станет устойчивой и что существовавшие неравенство и противоречия со временем ослабеют. «Напротив, монополия, создающаяся в некоторых отраслях промышленности, усиливает и обостряет хаотичность, свойственную всему капиталистическому производству в целом». Война и конфликты были неизбежны при постоянных новых разделениях власти. «Капитализм перерос во всемирную систему колониального угнетения и финансового удушения горстью „передовых“ стран гигантского большинства населения земли. И дележ этой „добычи“ происходит между 2-3 всемирно могущественными, вооруженными с ног до головы хищниками...» — писал Ленин в предисловии к французскому и немецкому изданиям.

Это краткое изложение показывает, что настоящий Ленин был далек от карикатуры, которую на него малюют в сегодняшних дебатах. Например, Стаффан Скотт утверждает, что «Ленин много учился, но прежде всего военному делу по книгам XIX века». Отнюдь, именно основополагающий политический анализ, предложенный Лениным, а также Троцким, роли буржуазии, империализма, национального вопроса, Первой мировой войны, а равно и их опыт революции 1905 года и реальное участие в строительстве настоящей рабочей партии в России дал им возможность яснее, чем другие, понять, что произошло в России в 1917 году. Вывод из их исследования империализма состоял в том, что это был период войны и революции, далекий от демократии, гармонии и мира, которые, как утверждает буржуазия, несет капитализм. Эту паразитическую систему нужно упразднить на глобальном уровне. Эта задача была (и остается) исторической задачей рабочего класса.

Все события, произошедшие после Февральской революции 1917 года, в ходе которых был свергнут царь, подтвердили этот анализ. Буржуазное Временное правительство объединилось с реакцией и ее империалистическими союзниками, чтобы продолжать военные действия. Власть буржуазии стала препятствием для того, чтобы протянуть руку безземельным и бедным крестьянам. Правительство встало на пути национально-освободительной борьбы: Временное правительство распустило финский парламент и боролось против национально-освободительной борьбы в Украине и т. д. Поэтому после февраля рабочие должны были пойти еще дальше и взять власть в свои руки.

II.

Государство и революция

«„Государство и революция“ была написана только в августе-сентябре 1917 года, когда обвиняемому в государственной измене Ленину, которого преследовал Керенский и его министры-социалисты, пришлось прятаться в Финляндии», — писал французский социалист Альфред Росмер в своей книге «Москва при Ленине». «Но всю структуру, — продолжает он, — основные тексты, из которых состояла работа, Ленин написал в Швейцарию. Именно в Швейцарии, во время войны, он планировал собрать и прокомментировать их. Перед отъездом из Швейцарии, 17 февраля 1917 года он написал из Цюриха Александре Коллонтай: „Я готовлю (почти приготовил материал) статью об отношении марксизма к государству“».

И этой работе он придавал такое значение, что в июльские дни, когда большевизм переживал трудный период, он написал Каменеву — тому самому Каменеву, которого Сталин позже предаст в руки палачей: «Тов. Каменеву // Entre nous [между нами — прим. пер.]: если меня укокошат, я Вас прошу издать мою тетрадку: „Марксизм о государстве“ (застряла в Стокгольме). Синяя обложка, переплетенная. Собраны все цитаты из Маркса и Энгельса, равно из Каутского против Паннекука. Есть ряд замечаний и заметок, формулировок. Думаю, что в неделю работы можно издать. Считаю важным, ибо не только Плеханов, но и Каутский напутали. Условие: все сие абсолютно entre nous!».

Это письмо показывает, как Ленин стремился опубликовать «Государство и революцию» для широкой аудитории. Февральская революция в 1917 году свергла царя и воссоздала советы рабочих, которые возникли во время революции 1905 года. Сразу после Февраля не было ясно, чем одна партия отличается от другой. Руководство советами перешло к меньшевикам и социалистам-революционерам (эсерам), которые торжественно отпраздновали революцию и сочли ее завершённой. Затем они передали власть созданному тогда буржуазному Временному правительству. Правительство, в свою очередь, полагалось на военную верхушку старого режима. Ленин описал эту ситуацию в «Государстве в революции»: «Например, все эсеры (социалисты-революционеры) и меньшевики в революции 1917 года, когда вопрос о значении и роли государства как раз встал во всем своём величии, встал практически, как вопрос немедленного действия и притом действия в массовом масштабе, — все скатились сразу и целиком к мелкобуржуазной теории „примирения“ классов „государством“».

Когда в апреле Ленин вернулся в Россию, он начал борьбу против позиции сотрудничества, которую большевики, возглавляемые Каменевым, Сталиным и Молотовым, продвигали с февраля. Эта троица повторяла старый лозунг большевиков о «диктатуре рабочих и крестьян», как будто она уже была установлена в феврале. Задачей большевиков, по их мнению, было быть левым крылом февральского лагеря. После Февраля они колебались в своей позиции по войне и были открыты к слиянию с меньшевиками.

Ленин, напротив, объяснял в «Апрельских тезисах», что сложившаяся ситуация двоевластия не может продолжаться. Большевикам нужно было заново проанализировать старую общую постановку задач, исходя из фактического положения. Переход власти к советам был предпосылкой для принуждения к выполнению требований масс о мире, хлебе и земле. Февральская революция не могла решать буржуазно-демократические задачи. Если бы рабочие не взяли власть в свои руки, то военные подавили бы и рабочую борьбу, и крестьянские восстания. Поэтому, несмотря на господство сельского хозяйства над более современной промышленностью в российской экономике, перед обществом стояла социалистическая задача. Такой взгляд строился ещё и на том, что революция в России станет толчком для революции рабочих по всему миру. Это значит, что точка зрения Ленина теперь совпала с теорией Троцкого о перманентной революции, впервые озвученной в 1904 году. (Если вкратце, то теория перманентной революции утверждала, что рабочий класс должен играть ведущую роль в революции, что буржуазно-демократические задачи революции согласовывались с социалистическими и что революция носила международный характер. Термин «перманентная революция» был предложен Марксом.)

Эта точка зрения поставила Ленина в положение меньшинства среди большевиков, особенно среди руководителей большевистской партии. Редакция «Правды», после того как в газете опубликовали «Апрельские тезисы», писала, что схема Ленина с немедленным переходом к социалистической революции неприемлема.

Ленин объяснил, что рабочие не смогут тотчас же взять власть в свои руки, но теперешняя задача состоит в том, чтобы завоевать доверие большинства для второй революции. Большевики, по словам Ленина, должны терпеливо разъяснять ситуацию, чтобы завоевать это доверие.

В середине апреля позиция Ленина завоевала доверие большинства в петроградских ячейках партии, после прений с Каменевым, на которых присутствовали представители 15 000 большевиков столицы. Аналогичные дискуссии в среде большевиков по всей России также привели к тому, что все больше людей соглашалось с Лениным.

Задача «Государства и революции» состояла в том, чтобы подготовиться к взятию власти в свои руки — это было целью всего рабочего движения — и установить принципы для власти рабочих. На этот глобальный исторический вопрос необходимо было ответить конкретно. Как будет происходить захват власти? На чьем опыте следует основываться? Используя преимущественно выводы Карла Маркса, сделанные на основе опыта Парижской коммуны 1871 года, когда рабочие удерживали власть в течение двух месяцев, Ленин хотел воспитать тех, кто возглавит следующий этап революции и начнет работу по строительству государства нового типа — рабочего государства. Главной темой «Государства и революции» является вопрос отличия рабочего государства от буржуазного.

Государство — это одна из сфер, в которых социал-демократическое размывание социалистических идей наиболее очевидно. В начале XX века лидеры социал-демократов, все еще говоря о будущем социалистическом обществе, использовали выражение Маркса об отмирании государства, утверждая, что это будет постепенный процесс. Также они выступали против лозунга анархистов о ликвидации государства. На практике же социал-демократы капитулировали перед капиталистическим государством и стали его верными слугами.

Ленин подчеркивал, что большевикам необходимо было восстановить «истинное учение Маркса о государстве». Он старался подчеркнуть преемственность идей Карла Маркса и Фридриха Энгельса о государстве, от Манифеста Коммунистической партии 1848 года и «Критики Готской программы» 1875 года до того, что Энгельс писал в 1890-х годах.

Основные позиции марксизма и рабочего движения по вопросу о государстве можно свести к следующему. Классовые противоречия в обществе привели к возникновению государства. Задача государства состоит в том, чтобы защищать власть правящего класса. Поэтому оно стремится подавлять конфликты, перераспределять блага и наказывать тех, кто не подчиняется его приказам. Для выполнения этой задачи государство должно создать видимость беспристрастности и притвориться, что оно стоит за пределами или выше всех конфликтов. Но оно также должно быть готово использовать «особые отряды вооруженных людей», как их назвали Маркс и Энгельс. Эти отряды (полиция и армия) фактически являются основой государства.

Отрицание социал-демократами роли государства, их упор на его отмирание был основан на том, что они сознательно путали буржуазное государство с будущим государством рабочих. Маркс считал, что буржуазное государство нужно упразднить, а задача рабочего государства — упраздниться самому, отмереть. Эта точка зрения была основана на выводах Маркса и Энгельса по Парижской коммуне 1871 года: «В особенности Коммуна доказала, что „рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей“». Вместо этого, объяснял Ленин, буржуазное государство нужно уничтожить: разоружить регулярную армию и полицию, вооружить рабочий класс, ликвидировать старые силовые структуры и заменить их органами власти рабочих. Именно этого революционного вывода лидеры социал-демократов хотели избежать. Будучи членами парламента, редакторами газет, профессорами и профсоюзными лидерами, руководители социал-демократов все больше объединялись с государством.

Это со всей очевидностью было продемонстрировано во время Германской революции, которая произошла через год после Русской революции. Немецкие социал-демократы сформировали правительство и заявили, что рабочие советы могут существовать параллельно с правительством. Но властью нельзя поделиться. Большинство рабочих советов были ликвидированы в течение следующего года. В период с ноября 1918 года по май 1920 года было убито 15 000 немецких коммунистов. Именно во это время появились первые воплощения будущего нацизма: против рабочих государство пускало в ход беспощадных головорезов, военизированные организации (фрайкоры).

В 1970-1973 гг., в течение значительно более короткого периода, аналогичный процесс произошел в Чили. У социалистического правительства Альенде была массовая поддержка. Рабочие сформировали свои организации власти и потребовали оружия. Военные, поддерживаемые США и Западом, оказали давление на правительство, которое стремилось найти компромиссное решение. Генерал Аугусто Пиночет был назначен командующим армией, а правительство отказалось вооружать рабочий класс. 11 сентября 1973 года военная хунта Пиночета осуществила кровавый переворот. Были убиты тысячи людей, а десятки тысяч оказались в тюрьме, их пытали, и они были вынуждены покинуть страну. Основа государства продемонстрировала, что она не потерпит никаких вызовов своей власти. Какое большое значение это имело, показала сильная симпатия со стороны части международного капиталистического класса к Пиночету во время судебного разбирательства его уголовного дела в 1999 году, например, кумиркой буржуазии 1980-х годов Маргарет Тэтчер. На это таким «демократам», как Стаффан Скотт или Пер Элмарк, нечего ответить.

Что же случится, если свергнуть российское буржуазное государство, поддерживаемое царскими офицерами и бюрократами? Для России 1917 года этот вопрос был не абстрактным, а решенным на практике за несколько месяцев. Ленин исходил из утверждения Маркса о том, что Парижская коммуна «была, по сути дела, правительством рабочего класса». Члены коммуны избирались, при этом за избирателями сохранялась возможность отозвать их. Они не наделялись какими-либо привилегиями и отвечали как за принятие решений, так и за их исполнение. В защиту силового аппарата самой Коммуны выступал Энгельс: «Если бы Парижская Коммуна не опиралась на авторитет вооруженного народа против буржуазии, то разве бы она продержалась дольше одного дня?». Рабочему классу было нужно собственное государство, чтобы одержать верх над своими противниками. Маркс и Энгельс не были анархистами или утопистами, считавшими, будто возможно немедленно отменить все выборные комитеты или руководителей. Они выступали за добровольный централизм.

Из опыта Парижской коммуны Ленин взял классические основные правила для государства рабочих и его руководителей: «1) не только выборность, но и сменяемость в любое время; 2) плата не выше платы рабочего; 3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились бюрократами, и чтобы поэтому никто не мог стать бюрократом». Кроме этого, он отметил, что регулярную армию нужно заменить вооруженным народом. В книге «Преданная революция» Троцкий приводит точку зрения Ленина, которую дополняет важным замечанием: «Не надо думать, будто у Ленина дело идет о задаче десятилетий; нет, это тот первый шаг, с которого „можно и должно начать при совершении пролетарской революции“».

Позиция Ленина по рабочему государству стала главенствующей во время Русской революции, а также красной тряпкой для тех, кто очерняет и извращает Ленина — как тогда, так и сейчас. В капиталистическом обществе существует табу на привилегии правящего класса. Они заключаются как в зарплатах и исключительных выгодах, так и в праве на новые рабочие места в верхах общества. Требуя проведения выборов, права на отзыв и достойного уровня зарплат рабочих, вы объявляете войну такой системе. Социал-демократы и сталинисты также признали разделение на привилегированных бюрократов наверху и простых рабочих внизу. В 1970-е годы, когда Offensiv [секция КРИ в Швеции, ныне Партия социальной справедливости — прим. автора] была оппозиционной силой внутри социал-демократической партии, ни было требования, которое бесило высокопоставленных социал-демократов так же сильно, как наше требование о том, чтобы чиновники и избранные представители жили на зарплату рабочего. Точно таким же табу этот вопрос был в Шведской коммунистической партии, хотя они зачастую отрицали, что в Советском Союзе некоторые имели особые привилегии.

Эти вопросы о государстве не потеряли своей важности и сейчас, в 1990-е [и в начале XXI века тоже — прим. пер.]. Растут и без того высокие зарплаты как высокопоставленных политиков, так и высших государственных и муниципальных чиновников. Неизбираемые чиновники в Риксбанке [центральный банк Швеции — прим. автора] и в Евросоюзе берут на себя функции политиков, которые, в конце концов, должны выдвигать свои кандидатуры на выборах. Обе эти тенденции продвигает капиталистический класс, чтобы он мог еще больше полагаться на государство.

Чтение «Государства и революции» также предлагает ответы на вранье про Ленина.

Например, Стаффан Скотт пытается представить Ленина противником демократии: «Почему Ленин не подстроил свою политику под новую эпоху, в которой он жил? Другие социалисты приняли демократию и хотели работать в рамках нее», — пишет Скотт. Он либо не знает, либо делает вид, что не знает историю борьбы большевиков за демократические права. Они боролись за свободу собраний, за право на объединения, за свободу печати и т. д. в царской России. В «Государстве и революции» Ленин утверждает: «Мы за демократическую республику, как наилучшую для пролетариата форму государства при капитализме», добавляя при этом: «Но мы не вправе забывать, что наемное рабство есть удел народа и в самой демократической буржуазной республике».

Ленин показывает, что в таких республиках не было автоматического развития широких демократических прав. Даже в «демократических» странах женщины были лишены права голоса. И сегодня бедняки не имеют доступа ни к парламентской деятельности, ни к ежедневной прессе. А властью в конечном счете, как и сегодня, наделялся крупный бизнес. Когда Скотт пишет, что Ленин «не допускал демократии», он ничего не говорит о том, что допускали лидеры, которых он приводит в пример — Первую мировую войну, колонии и гнет государства. Для Скотта демократия, очевидно, сводится просто к тому, чтобы следовать решениям правящего класса. Такая демократия никак не связана с условиями жизни рабочих, солдат или жителей колоний.

Демократические права не даруются нам свыше, они являются результатом борьбы. Капитализм последовательно боролся против избирательных прав, прав профсоюзов и практически против любого сокращения рабочего времени, даже когда оно составляло 10-12 часов, семь дней в неделю. Наиболее значимые реформы в Швеции, такие как предоставление всеобщего избирательного права, проводились в результате революционной борьбы в Швеции в 1917-1918 гг., а также благодаря Русской и Германской революциям. Страх того, что движение будет развиваться в революционном направлении, заставил правящий класс пойти на уступки, с которыми они боролись десятки лет.

Споры большевиков на рубеже веков с экономистами, утверждавшими, что рабочая борьба должна быть не политической, а только экономической (за заработную плату, рабочие места и т. д.), также касались демократических прав. Большевики с Лениным выступали за поддержку борьбы рабочих даже за самые скромные улучшения их экономического положения, но они еще и старались превратить эту борьбу в борьбу политическую, которая в то время в России была борьбой за демократические права и против царизма. Сегодня демократом называет себя тот, кто нападает на большевиков и восхваляет абстрактную «демократию», а об экономической эксплуатации молчит. Такие «демократы» удовлетворяются формальной демократией на бумаге, даже если пользоваться плодами такой демократии действительно может лишь небольшое меньшинство.

Ленин показывает в «Государстве и революции», что нищета и страдания масс, как правило, приводят к появлению привилегий, бюрократизма и руководства, построенного на контроле по принципу «сверху вниз», даже внутри организаций рабочего движения: «При капитализме демократизм сужен, сжат, урезан, изуродован всей обстановкой наемного рабства, нужды и нищеты масс. Поэтому, и только поэтому, в наших политических и профессиональных организациях должностные лица развращаются (или имеют тенденцию быть развращаемыми, говоря точнее) обстановкой капитализма и проявляют тенденцию к превращению в бюрократов, т. е. в оторванных от масс, в стоящих над массами, привилегированных лиц».

Аргумент в пользу того, что Ленин был против демократии, часто увязывается с тем, что он выступал за диктатуру — диктатуру пролетариата. Но вот как Ленин цитирует Маркса, чтобы разъяснить эту идею: «эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов». О диктатуре пролетариата говорили как о противоположности диктатуре буржуазии, она означала демократию рабочих, фактически — стремительный рост числа демократических прав. Диктатура пролетариата предусматривала переходное государство, в котором большинство (рабочий класс и угнетенное большинство) впервые будет использовать свое государство для охраны и защиты себя от бывших правителей общества, капиталистического класса. Переходное государство, диктатура пролетариата, отомрет на пути к безгосударственному и бесклассовому обществу. Если вы прочтете «Государство и революцию», вы заметите, как часто Ленин рассматривает вопрос о равенстве через призму труда и заработной платы. Переходное государство может немедленно добиться огромных демократических успехов, упразднив прежние злоупотребления.

Предисловие Ленина к «Государству и революции», написанное в августе 1917 года, также показывает, как он, будучи полной противоположностью великодержавному националисту Сталину, смотрел на Русскую революцию глазами интернационалиста: «...вся эта революция вообще может быть понята лишь как одно из звеньев в цепи социалистических пролетарских революций, вызываемых империалистской войной».

Альфред Росмер, бывший синдикалист, ставший коммунистом после Русской революции, также описывает эффект, который произвела книга Ленина: «Несколько экземпляров книги Ленина под названием „Государство и революция“ прибыли во Францию в начале 1919 года. Это была чудесная книга, и она была необычайно насыщенной. С Лениным, марксистом и социал-демократом, обращались как с изгоем теоретики социалистических партий, утверждавшие, что они марксисты. „Это не марксизм, — вопили они, — это смесь анархизма и бланкизма“».

Социал-демократы, высмеивавшие Ленина, начали смотреть на социализм как на медленный, постепенный процесс, без классовой борьбы и революции. Поэтому Ленина обвиняли в «бланкизме», приверженцы которого выступали за то, чтобы небольшая группа организовала государственный переворот. Читатель «Государства и революции» сможет увидеть, как Ленин вопреки подобным обвинениям, по-настоящему отстаивает власть рабочих. В статье «О двоевластии» Ленин пишет, что «чтобы стать властью, сознательные рабочие должны завоевать большинство на свою сторону... Мы не бланкисты, не сторонники захвата власти меньшинством». Ленин также подчеркивает, что и анархисты, и марксисты хотят уничтожить нынешнее репрессивное государство, но у них разные взгляды на то, как этого можно достичь. Росмер пишет, что «Государство и революция» была «для революционеров, находившихся за пределами господствующего ортодоксального марксизма, для синдикалистов и анархистов... приятным откровением (...), но в „Государстве и революции“ нужно было найти именно революционную природу марксизма: в текстах Маркса и Энгельса и в комментариях Ленина».

Росмер сводит тему «Государства и революции» к следующему: «Итак, для Ленина социалистическая революция уже не была далекой целью, туманным идеалом, которого нужно достичь поэтапно, при строжайшем соблюдении буржуазной законности. Это была конкретная задача, задача сегодняшнего дня, которую поставила война и которую должен был решить рабочий класс».

В 1917 году большевики были единственной партией, показывавшей путь рабочим и угнетенным. Партии с гораздо более значительными ресурсами потеряли свое влияние, а партия Ленина его приобрела. Его не могла отнять и травля большевиков в июле, когда партия была объявлена незаконной, ее лидеров посадили в тюрьму и ее прессу разгромили. Количество членов партии большевиков увеличилось с 24 тысяч в феврале до 350 000 человек в октябре. 61% из них были рабочими. Партия получила большинство в советах и добилась массовой поддержки среди солдат.

Все позиции и решения большевики принимали после демократического их обсуждения членами партии, а не спускались сверху вниз, как любят делать и сталинисты, и буржуазия. В том году в большевистской партии существовало несколько разных течений, а также велись ожесточенные споры и бои. Группы, получавшие меньшинство голосов, не исключались из руководящих органов. Ленин не всегда выигрывал голосование, и он был вынужден соглашаться с волей большинства. Осенью, после того, как попытка царского генерала Корнилова устроить мятеж окончилась провалом, рабочие срочно должны были взять власть в свои руки, поскольку социальный кризис продолжал углубляться. В это время большевики заручились поддержкой большинства рабочих, а количество крестьянских восстаний увеличилось. Ленин утверждал, что эта ситуация не может длиться вечно. Если рабочие не возьмут власть в свои руки, они исчерпают свою силу, и попытка нового реакционного мятежа может кончиться удачей. Несколько лидеров большевистских колебались по поводу Октябрьской революции, но когда Центральный комитет большевиков принял резолюцию о вооруженном восстании, Зиновьев и Каменев открыто осудили это решение. Они оба тут же покинули руководство партии на определенное время. Тогда Ленин потребовал их исключения из партии — с таким предложением он никогда не выходил, какими бы ни были споры в партии. Он писал, что недопустимо, после месяца демократических внутрипартийных обсуждений, публично объявлять о решении капиталистическому классу и военным. Однако Центральный комитет не поддержал предложение Ленина и удовлетворился тем, что объявил и Зиновьеву, и Каменеву предупреждение.

III.

Борьба Ленина против сталинизма

XI съезд Коммунистической партии, прошедший в марте-апреле 1922 года, после периода ужасной Первой мировой и гражданской войн и голода, стал для Ленина последним. 4 апреля Иосифа Сталина избрали генеральным секретарем Коммунистической партии. Это стало большим успехом только появившейся государственной и партийной бюрократии. Бюрократия была паразитической опухолью на теле рабочего государства, которая под руководством Сталина сломила все формы рабочей демократии. Но в 1922 году никто в партии большевиков, включая самого Сталина, не мог в полной мере предвидеть роль будущего диктатора в истории.

Что же произошло за четыре с половиной года между Революцией 1917 года и этим съездом? Во время съезда Ленин активизировал борьбу с бюрократией. Большая часть его отчета о прошедшем годе была связана с растущей угрозой бюрократии: «А вот мы год пережили, государство в наших руках, — а в новой экономической политике оно в этот год действовало по-нашему? Нет... Вырывается машина из рук».

Ленин продолжал показывать, как бюрократический аппарат тянет партию за собой: «Но если взять Москву — 4700 ответственных коммунистов — и взять эту бюрократическую махину, груду, — кто кого ведет? Я очень сомневаюсь, чтобы можно было сказать, что коммунисты ведут эту груду. Если правду говорить, то не они ведут, а их ведут».

То, как Ленин был озабочен этим вопросом, показывает, что его образ, созданный буржуазией (а в данном случае и сталинистами), неверен. В изложении и тех, и других Ленин, Троцкий и прочие лидеры Русской революции создали ровно то общество, которое хотели создать. По мнению буржуазии, оно стало адом на земле, а по мнению сталинистов — воплощением социалистической мечты.

Уже в 1992 году самопровозглашенный антиленинский эксперт Стаффан Скотт пытался объяснить в Dagens Nyheter [шведская либеральная мигрантофобная ежедневная газета — прим. пер.], что якобы Ленин был сумасшедшим и это типично для России: «У русских есть древняя традиция почитания сумасшедших, блаженных людей, полных одержимости и безумия, собирающих большие толпы фанатичных сторонников. Вероятно, Ленина следует отнести к этой категории, при этом имея в виду, что избранником божьим он не был». Источником Скотту послужили книги историка, взращенного советской бюрократией, генерала Дмитрия Волкогонова. Того самого Волкогонова, скончавшегося в 1995 году, который вплоть до конца 1980-х годов восхвалял Ленина. Восхвалял сталинистский образ Ленина, а не реального революционера.

Хоть в 1992 году Скотт и возлагал ответственность за развитие Советского Союза на историю русской культуры и утверждал, что Ленин был сумасшедшим, теперь же, переметнувшись к другому крылу, он говорит, что развитие СССР следовало сознательному плану Ленина. По словам Скотта, Ленин был «злым гением». Чтобы ответить на вопрос о том, возможно ли объяснить советскую диктатуру революцией и политикой Ленина и Троцкого в первые годы после нее, мы должны вернуться в год, когда произошла революция.

Начало мировой революции

В феврале 1917 года народной революцией, «снизу», был свергнут царь. Но Временное правительство, пришедшее к власти, не сделало ничего, что от него ожидали.

— Мировая война, в которой погибло более двух миллионов жителей Российской империи, продолжалась и становилась даже более кровопролитной.

— Большие землевладения оставались в руках их владельцев.

— Экономика разваливалась, а продовольствия хватало все меньше.

— Угнетенным при царизме народам отказывали в праве на независимость.

— Основу государства, его вооруженные силы, по-прежнему контролировали царские генералы.

Как мы видели, в апреле, после ожесточенных споров, Ленину удалось убедить свою партию, большевиков, в том, что нужна новая революция. Советы рабочих, поддерживаемые солдатами, крестьянами и деревенской беднотой, должны взять власть в свои руки. Благодаря своим лозунгам о мире, земле и хлебе, после взлетов и падений революции, к осени 1917 года большевики смогли заручиться поддержкой большинства. 25 октября (по старому стилю) 1917 года рабочие под руководством большевиков пришли к власти. Их лидеры, Ленин и Троцкий, рассматривали это как начало мировой революции. Свое отношение к ней кратко выразил Ленин в 1922 году: «Мы с самого начала говорили, что нам приходится делать непомерно новое дело и что если нам быстро не помогут товарищи рабочие стран более развитых в капиталистическом отношении, то дело наше будет невероятно трудным, в котором будет, несомненно, ряд ошибок».

Россия была страной, где 80% населения были крестьянами, а сельское хозяйство находилось на примитивном уровне. Социализм предполагает более высокий уровень экономического развития, чем при капитализме, и более развитую демократию. Для достижения такой цели России нужна была помощь в сфере современных на тот момент технологий, которыми обладала, например, Германия.

За Русской революцией последовали революции по всему миру. Враги называли большевиков «немецкими шпионами», но именно кайзера свергли, когда революция пришла в Германию. Однако ни в одной стране не было сознательных социалистических революционных партий, которые, как большевики, могли повести за собой рабочих в их борьбе за власть. Рабочие революции в Венгрии, Германии, Баварии, Австрии и Италии закончились поражением. В Финляндии со стороны красных было убито 30 000 человек агентами победившей контрреволюции. Поражение революций всему миру оставило Россию в изоляции и усугубило ее трудности в тысячу раз.

Опыт большевиков был беспрецедентен. Историческим примером им служили Французская революция 1789 года и последующие события, когда рабочие в 1871 году в Париже взяли власть в свои руки, а также проигранная ими самими революция 1905 года.

После Октябрьской революции было сформировано правительство — Совет народных комиссаров. Левое крыло социалистов-революционеров (левая партия, опиравшаяся на крестьянство) в декабре заняло три министерских поста. Новое правительство начало выполнять свои обещания. Сепаратные мирные переговоры с Германией привели к первому в Первой мировой войне мирному соглашению в марте 1918 года. Земля, которую крестьяне и сельскохозяйственные рабочие уже начали занимать, была отдана им. Большевики также выступали за свободу народов, угнетенных царской Россией, в том числе в декабре 1917 года ими было принято решение дать независимость Финляндии. Были осуществлены либо запланированы многие реформы, например, по обеспечению равноправия женщин и мужчин. Революция вызвала огромный энтузиазм у рабочих всего мира. А у капиталистов всего мира она вызвала неистовый страх. В соседних странах буржуазные правительства были вынуждены провести земельные реформы либо инициировать парламентские реформы, как в Швеции, чтобы попытаться воспрепятствовать революции. Но реакция буржуазии была прежде всего военной. Уже в ноябре-декабре 1917 года старые царские генералы царя начали собирать войска на юге России.

Гражданская война

Армии интервентов представляли собой еще большую военную угрозу. Э. Х. Карр, историк, исследователь Русской революции, пишет: «Весной и в начале лета 1918 г. германские войска оккупировали Прибалтику, большую часть Белоруссии и всю Украину, проникли даже на Северный Кавказ и в Закавказье». Кроме того, в Сибири находились чешские войска, британская армия — на севере, в Мурманске и Архангельске, а в апреле 1918 года японские войска высадились во Владивостоке. Всего в войне против московского правительства участвовала 21 армия из одиннадцати стран. К 1919 году большую часть бывшей царской России контролировали белые армии, готовые с трех сторон напасть на Москву.

Карр пишет, что непосредственно после Октября большевики проявляли подлинное благородство. Офицеров Зимнего дворца, членов старого правительства и генералов, настроенных против новой власти, таких как Краснов, освободили под честное слово не выступать против правительства с оружием в руках. Краснов, кстати, свое обещание нарушил сразу же после освобождения.

Также большевики отменили введенную Временным правительством смертную казнь на фронте.

Открытое военное выступление белых генералов и войск интервентов вынудило новое правительство немедленно приступить к созданию новой армии. Троцкому нужно было построить Красную Армию. 1 апреля 1918 года 25 000 человек из Петрограда и 15 000 из Москвы записалось в добровольцы. Существование всего молодого рабочего государства было под угрозой, поэтому оно было вынуждено защищать себя с оружием в руках. Большинство рабочих служило в Красной Армии. К концу гражданской войны в 1921 году две трети представителей командирского состава происходили из простых людей.

20 лет спустя, в ходе дебатов, Троцкий сравнил гражданскую войну в России с гражданской войной в Испании, где после военного переворота Франко рабочие должны были защищать себя, а также с гражданской войной в США, направленной на отмену рабства, но заложившей основы для экспансивного роста капитализма в Соединенных Штатах. Сегодня мы бы добавили к этому списку Вьетнам, который, конечно же, имел право защищаться от американского империализма, а также Никарагуа, ведшую борьбу против контрас в 1980-х годах.

После трех лет гражданской войны, к 1921 году Советская Россия была полностью разорена. По сравнению с 1913 годом национальный доход составлял одну треть от довоенного уровня, промышленное производство — 20%. У важных отраслей промышленности ситуация была еще хуже: добыча угля составляла 10% от уровня 1913 года, а металлургическая промышленность — 25%. Сегодняшним кампаниям, направленным против Ленина, это служит «доказательством» того, что большевики довели страну до разрухи. Это в корне неверно. Капиталистическая Германия, еще одна страна, проигравшая Первую мировую войну, была беднее в 1924 году, чем в 1872. Что намного важнее, война сильно ослабила базу революции. Красные победили в гражданской войне ценой жизни десятков тысяч рабочих. Число промышленных рабочих сократилось с 3 миллионов в 1917 году до менее чем 1,5 миллионов тремя годами позже. Сельскохозяйственное производство сократилось настолько, что из-за голода многие рабочие были вынуждены уехать из городов. Голод разорил европейскую часть России. Глубокий кризис в значительной степени подорвал сознательную поддержку массами Ленина и Троцкого, которой они обладали в 1917 году. Теперь рабочему классу нужно было во что бы то ни стало одерживать победы по всему миру.

Во время войны другие политические партии были по другую сторону от линии фронта. Буржуазные кадеты поддерживали белых генералов. Левые эсеры покинули правительство уже во время подписания мирного соглашения с Германией — они хотели продолжать войну. Позже они организовали убийство двух большевистских лидеров и нападение на Ленина, в результате которого он был тяжело ранен. Меньшевики постепенно перешли на сторону белых. В то время, как их московская ячейка заявляла, что Октябрьская революция была необходима, их партия в Грузии запрещала деятельность большевиков. Она открыто сотрудничала как с немецкой, так и с британской армией.

Контрреволюционной буржуазии хотелось бы видеть меньшевиков и эсеров у власти. В 1918-1919 годах, когда социал-демократы возглавили советы рабочих во время Германской революции, у буржуазии неожиданно появился шанс объединить свои силы.

Такое развитие событий привело к тому, что к 1921 году большевики остались единственной легальной партией. В этом не было сознательного плана. Ленин и Троцкий не были сторонниками однопартийного государства. Напротив, это события в голодающей, страдающей от войны России привели к запрету других партий, когда те начали сражаться против советского правительства с оружием в руках. Сталинизм несколько десятилетий оказывал буржуазии услугу, утверждая, что социализм должен разрешать только одну партию или лишь для видимости допускать существование марионеточных партий, как при сталинистских режимах в Польше, Чехословакии и ГДР, где существовала даже дружественная режиму христианско-демократическая «партия». Сталинистские режимы в Китае и на Кубе следовали той же схеме, но поддержки со стороны Ленина они бы не нашли. По этой причине сегодня марксисты дополняют четыре ленинских пункта о рабочей демократии из «Государства и революции» пятым: о праве на существование всех партий, кроме фашистских.

В период кризиса 1921 года партия большевиков также ввела временный запрет на формирование внутрипартийных фракций. Это должно было снизить давление внешних сил на единственную партию. Члены партии проголосовали за этот запрет, доверяя истории демократических партийных дискуссий. Ленин подчеркивал, что решение было временным, и выступал против предложения о том, чтобы выборы на следующий съезд партии проходили не на разных платформах. До съезда 1921 года в партии насчитывалось восемь различных платформ. Ленин отмечал, что если встанет новый важный вопрос, как, например, о мирных переговорах в Бресте-Литовске, для его обсуждения потребуется различие платформ. Это подчеркивает то, что запрет был временным. Эти крайне редкие исключения стали для Сталина правилом и эталоном и сыграли решающую роль в вырождении Советского Союза.

НЭП и бюрократизация

В 1921 году была принята новая экономическая политика (НЭП). Чтобы справиться с нехваткой продовольствия, большевики были вынуждены пойти на уступки крупным крестьянам и предпринимателям, которые при нэпе могли извлекать прибыль. Уже в 1920 году Троцкий предложил пойти на такой шаг. Когда система была внедрена, Ленин рассматривал ее как состязание между социалистической частью экономики и ее капиталистической частью. Троцкий приводил слова исследователя, который сравнивал нэп с ездой под гору, но с ручным тормозом. Тогда решения назывались уступками и шагом назад, какими они и были, а не изображались, как делали Сталин и сталинисты, «новым гениальным социалистическим достижением».

Советская Россия была переходным обществом с чертами феодализма и капитализма, а также с элементами государственного капитализма и социализма. К чему это привело бы, непонятно до сих пор. Новый режим после двух войн и экономической катастрофы политически был сильно ослаблен. Рабочий класс свергнул прежние правящие классы социально и экономически, но он не мог тогда политически контролировать направление развития. Ленин объяснил, кто получил контроль вместо рабочего класса: «Дело было так, что в 1917 году, после того как мы захватили власть, государственный аппарат нас саботировал. Мы тогда очень испугались и попросили: „Пожалуйста, вернитесь к нам назад“. И вот они все вернулись, и это было нашим несчастьем». Сотни тысяч старых чиновников из царского аппарата снова стали гигантской бюрократической машиной. Эти специалисты стали влиятельными, что и показывал Ленин: «...гвоздь в том, что люди посажены неправильно, что ответственный коммунист, превосходно проделавший всю революцию, приставлен к тому торгово-промышленному делу, в котором он ничего не понимает и мешает видеть правду, ибо за его спиной превосходно прячутся деляги и мошенники».

Этому описанию — до признания правоты сталинизма как до луны. Ленин знал, что только победа рабочих в другой стране может спасти революцию, и возможность дожить до этого момента была первейшей целью сначала таких уступок, как НЭП, а затем индустриализации. Бухарин, переместившийся в правое крыло партии, выступал за достижение «социализма со скоростью улитки» и превознес нэп до небес. Фактически, НЭП нес в себе элементы контрреволюции, когда хорошо зарабатывавшие «нэпманы» и богатые крестьяне, кулаки, укреплялись экономически и политически.

После революции число членов большевистской партии быстро увеличилось — с 313 000 в начале 1919 года до 650 000 тремя годами спустя. Карьеристы и бывшие противники большевиков вступали в партию. Внутри нее укреплялось положение центрального организационного руководства. После смерти секретаря партии Свердлова в 1919 году его задачи легли на группу партийцев, в которую входил Сталин. Сила Сталина была не политической, а организационной. Он быстро начал плести интриги против остальных членов группы. В мае 1919 года в сталинском секретариате трудилось 30 сотрудников, в 1921 году их было уже 602. В течение года между партийными съездами в 1921 и 1922 годах они занимались перемещениями и назначениями 42 000 членов партии. 4 апреля 1922 года Сталин официально занял пост генерального секретаря, что было признаком его растущей власти. В том же году Ленин пережил свой первый инсульт.

Контрреволюционеры были недостаточно сильны, чтобы открыто бросить вызов рабочему государству, пусть и ослабевшему. Им были нужны союзники внутри самого режима. Сталин стал их орудием, сначала неосознанно, потом сознательно. Сталинскую фракцию в партии и старую царскую бюрократию объединяло то, что они обе хотели тишины и покоя, а также желали укрепить и расширить свои привилегии. Они скептически относились к взглядам Ленина и Троцкого и к борьбе за мировую рабочую революцию.

Главной чертой Сталина как потенциального диктатора была способность прятаться за спинами других и в разное время добиваться у разных групп поддержки, лишь бы она была выгодна ему и бюрократизму. Так, в начале 1920-х годов он поддержал лозунг Бухарина о нэпе, «Крестьяне, обогащайтесь!», а позже обратился против крестьянства. Троцкий утверждал, что «Сталин не знает сегодня, что делать завтра».

Последняя битва Ленина

В декабре 1922 года Ленин написал документ, известный как его завещание. Он утверждал, что «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью».

В этом же месяце произошли события, которые окончательно определили ленинскую позицию по поводу Сталина. Был успешно образован Советский Союз — свободная федерация советских республик России, Украины, Белоруссии, Грузии, Армении и Азербайджана. Сталин же был комиссаром по делам национальностей и отвечал за образование нового Союза.

В Грузии в этом вопросе нужно было проявить особенную деликатность. В марте 1921 года рабочие и деревенская беднота под руководством большевиков сменили власть меньшевиков. Последние, благодаря их сотрудничеству с немецкими и британскими войсками, смогли объявить независимость. Были велики подозрения, что новая власть будет марионеткой в руках Москвы. Поэтому грузинские большевики выступили против сталинского плана и сомневались, входить ли в Советский Союз. В ответ Сталин и его помощник Орджоникидзе обвинили партию в Грузии в националистическом уклоне, а последний даже прибегал к физическому насилию во время дебатов.

Ленин получил отчет другого сталиниста, Дзержинского, и потребовал, чтобы Орджоникидзе был смещен. Затем Ленин набросился на аргумент Сталина о том, что они действовали ради сохранения единства. Это единство было единством аппарата, «того... самого российского аппарата, который... заимствован нами от царизма», писал Ленин. «[М]ы называем своим аппарат, который на самом деле насквозь ещё чужд нам и представляет из себя буржуазную и царскую мешанину, переделать которую в пять лет при отсутствии помощи от других стран и при преобладании „занятий“ военных и борьбы с голодом не было никакой возможности», — добавил он.

Точно так же, как и перед революцией, Ленин подчеркивал, насколько важно «возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством „великодержавной“ нации», а не являться «грубым великорусским держимордой». Одиннадцать видных членов Коммунистической партии Грузии подали в отставку в знак протеста против Сталина, но их заменили новые члены, назначенные Сталиным. В начале 1923 года, в качестве своего последнего политического акта, Ленин оказал грузинам, находящимся в опале, поддержку и написал заметки по национальному вопросу. Чтобы избежать битвы с Лениным, Сталин отступил, но только на бумаге.

Однако во всей этой истории было нечто новое, а именно — все возрастающая сила Сталина. Под давлением бюрократии он действует со всей силой и мощью аппарата, а не так, как правительство до него — на благо революции. До него партия признавала свои ошибки. Партийные принципы все время публично обсуждались. Теперь основополагающие идеи становились все более второстепенными, а власть и привилегии стали непосредственной целью. Ленин пришел к выводу, что Сталина необходимо сместить, что партия должна «назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.». Сталин не был верен делу рабочих и партии, и это стало позорным обвинением против него. После смерти Ленина троцкисты остались единственными, кто ссылался на это письмо. Оно было опубликовано только в 1956 году, через три года после смерти Сталина.

Ленин обратился к Троцкому в своей борьбе с бюрократией и предложил создать блок против Сталина, возглавляемой им партийной бюрократии и против всей бюрократизации. В завещании Ленина Троцкий был назван самым способным в руководстве, но с чрезмерной самоуверенностью и склонностью уделять слишком много внимания административной стороне дела. Разница с мнением Ленина о Сталине была очевидной.

Ленин видел, что бюрократия проникла уже не только в государство, но и в партию. Для XI съезда партии в 1923 году он подготовил то, что он сам назвал «политической бомбой», но вскоре его окончательно добил последовавший инсульт, и до самой своей смерти он не принимал участия в руководстве партией и государством. Сталин не хотел, чтобы его называли тем, кто боролся за звание «наследника» Ленина. Он уже развязал кампанию против Троцкого и троцкизма, чтобы своего рода закамуфлированно бороться с политикой Ленина. Во время съезда эту кампанию смягчили, и могло сложиться впечатление, что Сталин согласился с частью критики со стороны Ленина и Троцкого. Но за кадром кампания продолжалась, поскольку она была частью борьбы Сталина за власть.

Летом и осенью 1923 года Германская революция показала, что режим в Советском Союзе, а, следовательно, и в Коммунистическом интернационале отошел от руководства Лениным и Троцким. Предыдущие поражения, такие как в Венгрии или Финляндии, происходили вопреки сознательной воли руководства Интернационала. Теперь руководство Коминтерна избрало политику, отражающую консервативную роль бюрократии. Зиновьев, с оглядкой на Сталина, отдавал из Москвы приказы сдерживать революцию, немецкое руководство начало проявлять нерешительность, а поражение стало реальностью.

Поражение в Германии в 1923 году и продолжение нэпа означало, что бюрократия усилилась, а рабочий класс ослабел. Сталин смог начать проверять свою «теорию» «социализма в отдельно взятой стране», то есть «социализма» только в Советском Союзе. Цель коммунистических партий по всему миру была сведена к функции посольств. Троцкий возглавил Левую оппозицию против них, потребовав возможности открытых дебатов в партии, большего числа рабочих в руководстве без предоставления последнему каких-либо привилегий и более быстрого развития промышленности. Такая программа могла бы выиграть время в расчете на то, что под руководством Левой оппозиции рабочие будут одерживать победы по всему миру.

Но в Советском Союзе для победы над бюрократией не нашлось материальных оснований. Появилась новая аристократия, которая начала угнетать массы, наделивших ее властью. Партия Ленина перестала существовать, а на ее место встала сталинская бюрократия.

Сталинизм оставался у власти в Советском Союзе почти 70 лет. Бюрократия паразитировала на остатках рабочего государства, на плановой экономике, которая, несмотря на диктатуру и неэффективное управление, быстро развивалась во время первого этапа экономического развития. Потому-то Советский Союз и смог победить нацистскую Германию во Второй мировой войне, что чрезвычайно укрепило позиции сталинизма на многие десятилетия вперед. В странах Восточной Европы, откуда советская армия вытеснила войска нацистов, были установлены сталинистские режимы. Советский Союз казался привлекательным для массовых освободительных движений в колониальном мире. В 1949 году китайская Красная армия под командованием Мао Цзэдуна пришла к власти в Китае и построила режим по сталинской модели. После десятилетий экономического застоя и кризиса, вызванного тем, что плановая экономика задыхалась под диктатурой, в 1990-1991 годах в России сталинизм рухнул. Социалистическая альтернатива, провозглашенная Троцким уже в 1936 году, — новая революция рабочих, которые бы свергли бюрократов и установили бы социалистическую рабочую демократию и плановую экономику, — была слишком слабой. При новом российском грабительском капитализме бывшие сталинистские вожди быстро стали капиталистами и буржуазными политиками.

IV.

Черные книги против Ленина

Французская пропагандистская книга, «Черная книга коммунизма», была выпущена на шведском языке весной 1999 года издательством DN [либеральная газета «Dagens Nyheter» — прим. автора]. За месяц до этого писавший для DN Стаффан Скотт выпустил материал под названием «Aldrig Mer!» [«Больше никогда!» — прим. автора]. Редко когда две книги такого рода получали столько внимания и столько рекламы. Еще до выхода в печать по телевизору, радио и в газетах о книгах рассказывали так, как будто они уже были изданы и как будто их авторы обнаружили что-то новое. В течение нескольких месяцев минимум раз в неделю в редакционной колонке DN печаталась статья по этому вопросу.

Комментарии буржуазии говорят сами за себя, как показывая недостаток знаний у них, так и демонстрируя их политическую линию. В номере DN от 23 марта ведущая авторка Ханна Чёллер утверждала, что «Ленин был первым практикующим коммунистом». Как мы уже показали, история коммунизма проходит красной нитью от Союза коммунистов Маркса и Энгельса 1847-1852 гг. до Коммунистического интернационала 1919 года. Маркс и Энгельс были коммунистами не просто в теории, но и на практике. Рабочие партии конца первого десятилетия XX века не использовали слово «коммунистическая» в названии, но они заявляли, что они революционные и марксистские. Именно Ленин, а не партии, поддержавшие Первую мировую войну, продолжил эту традицию. Другая статья, написанная Нильсом-Эриком Сандбергом (DN от 15 декабря 1998 года) и проиллюстрированная картинкой со Сталиным, более показательна. Сандберг пишет: «Они хотят реквизировать компании и сбережения людей... Но справедливое право собственности — это важная часть свободы и безопасности человека». В идеальном для Сандберга обществе, при капитализме, 1 миллиард 300 миллионов человек живут менее чем на один доллар в день (на момент написания статьи: на чуть более чем восемь крон [или на чуть более чем 26 рублей — прим. пер.]). Защищая «свободу собственности», он защищает свободу крупного бизнеса. В третьей статье автор огорчается из-за того, что Маркс был революционером, игнорируя этим высказыванием все наследие буржуазных революций, которые были необходимы для установления капитализма. Как и во Франции десять лет назад [теперь уже 30 лет назад — прим. пер.], спустя 200 лет после 1789 года, в Швеции сегодня появилась буржуазия, которая так боятся революции, что дистанцируется от своей собственной истории. Очевидно, что редакция DN в первую очередь обеспокоена революционными угрозами капиталу, а не насилием или ограничениями в отношении демократии как таковой.

Если верить Стаффану Скотту, большевики пришли к власти в 1917 году и оставались у власти до 1991 года. Их политика сводилась к «девяти граммам в сердце» — столько весили пули, которыми расстреливали людей. То, как рисуют линию преемственности от Ленина к Сталину, Брежневу и Горбачеву, можно сравнить с тем, как историк Э. Х. Карр описывал ленинский режим: «Безусловно, Ленин в принципе желал и стремился на практике сделать так, чтобы рядовой состав партии, а, следовательно, пролетариат активно участвовал в партийных и народных делах» [вольный перевод со шведского — прим. автора].

Ни Скотт, ни «Черная книга коммунизма» ничего не говорят ни о политике большевиков, ни о решениях, принятых после Октябрьской революции. Они закрывают глаза на громадные битвы против сталинизма в 1920-х годах, которые начал сам Ленин. Они не могут объяснить, почему Сталин и бюрократия в 1930-х годах развязали одностороннюю гражданскую войну против каждого, так или иначе связанного с Лениным.

Большевики не выступали за запрет каких-либо партий, в том числе буржуазных, если только те не выступали против них с оружием в руках. Изначально только черносотенцев — фашистов — поставили вне закона.

Права рабочих, право на забастовку, на заключение коллективных соглашений и на создание фабричных комитетов, защищались, они существовали даже во время Гражданской войны. Именно рабочие советы, в которые члены избирались с возможностью отозвать их, формировали правительство. Решения большевистского правительства о правах женщин, о противодействии антисемитизму и расизму, о свободе для угнетенных народов и т. д. были самыми прогрессивными, которые когда-либо видел мир. Советская Россия стала первым государством, которое пыталось установить новый социалистический режим, несмотря на ужасные материальные условия.

Советский Союз Ленина и его политическую программу раздавил сталинизм. Это повлекло контрреволюцию во всех областях, кроме национализированной экономики. Попиралось все: права рабочих, женщин, угнетенных наций. Вместо того, чтобы «отмереть», что по словам Ленина должно было сделать рабочее государство, оно превратилось в гигантский репрессивный полицейский и военный аппарат. Сталинизм стал националистической диктатурой, паразитической опухолью на теле плановой экономики. Он не был неизбежным результатом революции рабочих, но был обусловлен конкретными условиями — изоляцией революции и экономической отсталостью страны. Но сталинизм не мог захватить власть без сопротивления, он мог это сделать только проведя кровавую политическую контрреволюцию. Сталинистская охота на ведьм в 1936-1938 годах не была просто нелогичным событием, она стала скорее сознательным шагом бюрократии, стремившейся задушить растущую оппозицию. Главными обвиняемыми были лидеры революции 1917 года, Лев Троцкий и его последователи, которых тысячами арестовывали и расстреливали. Бывший главный сталинский шпион, Леопольд Треппер, позже писал: «Но кто протестовал в то время? Кто встал во весь рост, чтобы громко выразить свое отвращение? На эту роль могут претендовать только троцкисты... Сегодня троцкисты вправе обвинять тех, кто некогда, живя с волками, выли по-волчьи и поощряли палачей». Возможно, стоит упомянуть, что, например, Уинстон Черчилль в 1950-х годах называл Сталина «великим русским государственным деятелем».

В ходе споров в 1999 году представители Левой партии (бывшей Коммунистической партии Швеции) заявили: «Мы пересмотрели нашу историю ...» Они также пришли к выводу, что «Ленин не должен служить примером для подражания». У Ленина, говорили они, были «светлые идеи», но также он совершал промахи, допускал ошибки в суждениях и т. д. Однако подробного обзора того, что они считают светлым, а что ошибочным, так и не последовало.

Что касается истории самой Левой партии как правопреемницы Коммунистической партии Швеции (КПШ), то их самой большой ошибкой, как они утверждают, было участие в работе Коммунистического интернационала (Коминтерна), который был основан в 1919 году: «Невозможно руководить из одного центра». Но точно такое же объяснение использовал Сталин, когда распускал Коминтерн в 1943 году! Дело в том, что КПШ послушно следовала линии Сталина, а после его смерти — Никиты Хрущева, вплоть до 1960-х годов. Говорить, что иметь «один центр» было ошибкой, гораздо легче, чем на самом деле изучать и критиковать политику, которую этот центр определял. Правящая бюрократия в Москве привела революции к поражению, например, революцию в Китае 1925-27 годов, ничего не делала, чтобы помешать Гитлеру прийти к власти в Германии в 1933 году, ее руками расстреливали сражающихся рабочих в Испании в 1936-38 годах, она начала военную операцию против восстания рабочих в Венгрии в 1956 году и т. д. КПШ не проронила ни слова критики ни против всего вышеперечисленного, ни против московских процессов, организованных против бывших лидеров большевиков. Троцкистов смещали как буржуазных и даже «фашистских» «прихвостней». Сегодняшней Левой партии тоже нечего сказать обо всем этом. Буржуазия часто критикует тесные связи и контакты, которые были у предшественницы Левой партии со сталинистами в Восточной Европе, а руководство Левой партии сожалеет об этих контактах. Но проблема, решить которую не пытается ни буржуазия, ни Левая партия, состоит в том, что у предшественников Левой партии в большинстве случаев были те же политические взгляды, что и у Москвы. То же самое можно сказать, например, о действиях коммунистической партии во Франции 1968 года, о вьетнамской компартии как во время, так и после войны во Вьетнаме, или о южноафриканской — во время борьбы против апартеида. Политика этих коммунистических партий, следовавших советам Москвы, стала препятствием для борьбы рабочих за настоящий социализм. Например, в Южной Африке коммунистическая партия в 1970-х годах занимала позицию о том, что борьба носит только демократический характер, что невозможно организовывать профсоюзы и рабочую борьбу, что в борьбе против апартеида не нужно выдвигать вперед социалистических требований и что необходимо вести партизанскую войну, зачастую совершая отдельные террористические акты. У Коммунистической партии Швеции, предшественницы Левой партии, не было самостоятельной позиции о борьбе ни в Южной Африке, ни в какой-либо другой стране.

Левая партия упустила самый важный вопрос: проблема сталинизма была не в «плохом управлении», а скорее в особенности общественного строя, при котором капитализм отменили, но властью наделялась паразитирующая правящая бюрократия.

До сталинизма, при Ленине и Троцком, руководство не действовало в собственных интересах. Решающее значение имел партийный принцип — стремление продвигать вперед борьбу трудящихся во всем мире. Этот режим всегда признавал шаги назад, которые его заставляли делать. Сталинизм воспользовался исключительными условиями, которые были привнесены в годы гражданской войны и массового голода, и построил совершенно новую политическую систему. Диктатура была введена не только в Советском Союзе, но и во всех коммунистических партиях. Это также продолжалось в период расцвета сталинизма в 1950-60-х годах. Оживленные дискуссии и все традиции партии большевиков в 1920-30-х годах были искоренены. Сталинизм на словах сохранял связь с революцией Маркса и Ленина (превращенных в религиозные символы) только потому, что так было проще сохранить власть. Бюрократия хотела записать революцию себе в заслугу, что само по себе является доказательством того, какое значение имела революция. В то же время, в результате понятия «марксизм» и «ленинизм» были извращены так, что теперь вместо того, чтобы быть оружием для борющихся во всем мире, они стали лозунгами паразитирующей бюрократии.

То, как сталинисты исказили Ленина и марксизм, взяли на вооружение буржуазия и социал-демократы. В литературе коммунистических партий почти на каждой странице восхвалялись «Ленин и Сталин». Утверждалось, что они разработали идею о том, что партией должны руководить ее вожди и что партия должна управлять рабочим классом. Тогда «партия» могла проводить какую угодно политику, лишь бы она приносила пользу московской бюрократии. Неожиданные развороты сталинизма на 180 градусов блестяще описал Джордж Оруэлл в романе «1984»: «[Наша страна] всегда воевала с Евразией и состояла в союзе с Остазией». Книга была основана на знакомстве Оруэлла со сталинистами во время гражданской войны в Испании; она показывает, что у сталинистов не было никакой идеологии. Для сталинистских партий характерны такие отличительные политические черты, как их подчеркивание особого для каждого народа «пути к социализму» и постоянные попытки найти «прогрессивную буржуазию» для сотрудничества, но даже этими сущностными особенностями иногда можно пренебречь. Их собственные интересы были основой их власти, и это в том числе предопределило, что правящие сталинисты в Советском Союзе и Восточной Европе ничтоже сумняшеся стали капиталистами в начале 1990-х годов. В «Скотном дворе» Оруэлла становится невозможно отличить свиней, пришедших ко власти, от их бывших угнетателей, людей. Входившая ранее в Левую партию Анника Онберг, которая любит изображать себя передовым борцом с коммунизмом, в своей нынешней роли директрисы крупной фирмы фактически следовала Москве более добросовестно, чем некоторые другие члены Левой партии.

Несмотря на пропаганду, кампания против коммунизма в 1999 году почти не нашла отклика. Попытки лидера либеральной партии Ларса Лейонборга собрать все «демократические партии» для участия в государственной антикоммунистической кампании провалились. Сформировано буржуазное учреждение, которое выпустило заявление. Среди подписавших его можно найти несколько известных антикоммунистов, таких как Андрес Кунг и Петер Луксеп. Они открыто говорят о том, что хотят сделать нынешней молодежи «прививку», так как коммунисты снова набирают силу. Различные инициативы сверху распространяли новую ложь и искажали информацию о том, за что выступали Ленин, коммунизм и Русская революция. Но вред от этого не такой большой из-за того, что у этих авторов мало поддержки среди простых людей или ее нет совсем, а также из-за того, что у последних есть собственный опыт жизни в капиталистическом обществе.

Нынешние марксисты защищают Октябрьскую революцию 1917 года, образование Коммунистического интернационала и его первые четыре конгресса, а также борьбу Ленина и Троцкого против сталинизма. Сразу после революции Россия не стала раем, где не допускалось никаких ошибок или злоупотреблений. Это легко понять, просто прочтя работы самого важного защитника большевиков — Ленина. Но наиболее очевидная слабость всех других участников этой дискуссии — это то, что они предлагают в качестве альтернативы. Это относится, как мы увидим, и к Стаффану Скотту, и к «Черной книге коммунизма».

Школа фальсификации Стаффана Скотта

У книги «Aldrig Mer!» [«Больше никогда!» — прим. автора] Стаффана Скотта наивный стиль, она чуть ли не начинается с фразы «Однажды, давным-давно...», как будто автор лишь недавно обнаружил, что в мире есть сторона добра и сторона зла, и за злую сторону отвечает «коммунизм». Скотт разъясняет, что эта книга «представляет собой отчет о самых серьезных преступлениях и объяснение того, как это могло произойти, почему политическая идеология превратила XX век в столетие геноцида и век кровопролития» [вольный перевод со шведского — прим. автора].

Таким образом, ответственность за все войны и случаи геноцида в XX веке возлагается на Ленина и большевиков. 15 миллионов убитых в Первой мировой войне, фашистские и нацистские режимы, 60 миллионов убитых во Второй мировой войне, колониальные войны (от англо-бурских войн до Вьетнама), военные перевороты и массовые убийства в таких странах, как Индонезия, Турция и Чили, — ответственной за все это назначается одна-единственная политическая идеология. Такой уровень антикоммунистической риторики встречается разве что в «Майн кампфе» Адольфа Гитлера.

Вопреки первоначальному утверждению, в «Aldrig Mer!» нет ничего о том, «как это могло произойти» и еще меньше о том, почему произошло. Называя Ленина дьяволом, Скотт не объясняет, почему его боги не остановили его. Попытаться применить основы своей теории Скотт мог, только заявив, что все войны и всякое насилие, совершенное Никсоном, Гитлером или Пиночетом, совершалось лишь с целью защиты от коммунизма. Защиты справедливой и честной. Ведь именно так эти палачи и защищались. Скотт призывает повиноваться. Рабы и угнетенные несут ответственность за насилие, направленное против них.

Одной Первой мировой войны было бы достаточно для обсуждения движущих сил процесса войны и кровопролития в этом столетии. Как мы уже писали, Ленин с большевиками были частью международной социал-демократии до 1914 года. Полагать, что Ленин с большевиками были способны навязать французским, английским и германским империалистическим державам объявить друг другу войну, которая началась в том году, было бы нелепо. Правящие классы в Париже, Лондоне и Берлине уже были слишком поглощены своим стремлением возвести империи на экономических ресурсах, сырье, труде и территории.

Скотт мог, конечно, утверждать, что царизм объявил войну, чтобы ослабить большевиков и растущую революционную волну в России в 1912-1914 гг. По словам Скотта, не нужно возлагать на царя ответственность за три миллиона погибших россиян.

На самом же деле Октябрьская революция, которая знаменовала собой началом конца Первой мировой войны, соответствовала политике, которую Второй интернационал отстаивал перед войной. Фактически именно большевики на практике реализовали социал-демократическую политику, которую, по утверждениям Скотта, представляет он сам. Скотт утверждает, что мирный договор, подписанный Германией и Советской Россией в Брест-Литовске, продлил войну, поскольку Германия смогла перебросить войска на Западный фронт. Но он со своими единомышленниками не может объяснить, какие еще политические силы, стремившиеся положить конец войне, существовали в то время. Это было еще и начало Германской революции в ноябре 1918 года, которая забила последний гвоздь в крышку гроба войны, к большому разочарованию генералов, министров и наживающихся на войне спекулянтов.

Ни один общественный строй не создал столько оружия, не установил столько диктатур и не убил столько людей на войне, сколько капитализм. Пока их прибыли увеличивались, владельцев капитала не смущал ни детский труд, ни массовые изнасилования, ни рабство, ни апартеид. Каких-то 50 лет назад [статья была написана в ноябре 1999 года — прим. пер.] капиталисты по всему миру были уверены, что Гитлер и нацизм — это надежда человечества. Как Гитлера, так и Муссолини финансировал и поддерживал крупный бизнес. Только когда государство при фашизме стало слишком независимым, они начали выражать озабоченность. Когда капиталисты изображали себя демократами, они делали это только потому, что в конечном итоге это играло им на руку. «Демократическая республика есть наилучшая возможная политическая оболочка капитализма», — объяснял Ленин в «Государстве и революции».

О том, что сталинский режим и сталинистские диктатуры в Советском Союзе, Китае и т. д. были ответственны за массовый террор против широких слоев населения, мы узнали не от Стаффана Скотта или от «Черной книги коммунизма». Лев Троцкий, один из продолжателей дела Ленина, который был изгнан из Советского Союза в 1929 году и убит в 1940 году сталинским агентом в Мексике, стал главным врагом сталинизма, потому что он и его последователи подробно разоблачали режим сталинского террора. Однако, когда начались московские процессы, на которых Троцкий был главным обвиняемым, и когда старых большевистских лидеров расстреляли, правительство Норвежской рабочей партии поместило Троцкого под домашний арест, когда он жил в Норвегии, что помешало ему публично защитить себя. Правительство Норвегии капитулировало перед прямыми угрозами Советского Союза, боявшегося выявления Троцким фактов о подлинном положении дел. Буржуазия, капиталисты и социал-демократы на Западе сами были противниками Троцкого, революционного марксиста. Он выступал за социалистическую революцию на Западе и за новую политическую революцию против сталинизма. Троцкий пытался восстановить рабочую демократию и рабочий контроль в Советском Союзе. Троцкий послужил прототипом Гольдштейна в антиутопии Оруэлла «1984». Согласно Оруэллу, у него была следующая программа: «Он поносил Старшего Брата, он обличал диктатуру партии. Требовал немедленного мира с Евразией, призывал к свободе слова, свободе печати, свободе собраний, свободе мысли; он истерически кричал, что революцию предали». (Даже в 1999 году в Швеции все еще находятся те, кто защищает московские процессы. Авторы брошюры КМЛП(р) [мелкой сталинистской партии Швеции — прим. автора] Sanningen som kom bort [«Правда, которую скрывали» — прим. автора] на голубом глазу цитируют «признание» Бухарина, которое он дал во время суда над ним в 1937 году, о том, как троцкисты договорились с рядом других большевистских вождей отдать Украину нацистской Германии. Брошюра оправдывает репрессии, в которых, к примеру, погибло две трети делегатов, присутствовавших в 1920 году на конгрессе Коммунистического интернационала. Прекрасный анализ московских процессов дан в книге Вадима Роговина «1937».)

Западные лидеры сотрудничали со Сталиным, а тем более с его сталинистскими преемниками. Последний из них, Горбачев, стал героем для политиков и буржуазии на Западе. Западные капиталисты мечтали о восстановлении капитализма когда-нибудь в будущем. Они не собирались ликвидировать привилегии, останавливать злоупотребления властью или прекращать угнетать рабочий класс и людей разных национальностей. Они хотели получить экономическую и политическую выгоду от будущей капиталистической России.

Эта довольно распространенная западная точка зрения на cталинский Советский Союз создает Скотту проблемы. Вот как он пишет: «Вторая мировая война была величайшим событием в нашем веке, и одна из двух самых страшных... Единственное, что унесло больше жизней и принесло больше страданий, — коммунизм». Коммунизм у него «событие» хуже Второй мировой войны. Но это «худшее событие» внезапно оказалось на стороне добра: «К счастью для большого числа стран, Англия и Соединенные Штаты, вместе с Советским Союзом, победили в войне с нацистской Германией». Скотт никогда не сможет объяснить, почему Советский Союз был частью Антигитлеровской коалиции во время войны. Он ничего не говорит о войне в Азии, которую развязал японский империализм и которая завершилась тем, что Соединенные Штаты сбросили на Японию атомную бомбу. Он также не упоминает, что Сталин во время войны открыто показывал, что он не отстаивает позицию Ленина и большевиков. Союз СССР и США привел, в частности, к тому, что Сталин распустил Коммунистический интернационал в качестве уступки американскому правительству. Вице-президент США Генри Уоллес пояснил, что «Третья мировая война... будет неизбежной, если Россия вновь подхватит троцкистскую идею брожения мировой революции».

Во время Второй мировой войны критика Сталина подвергалась цензуре на Западе, например, последняя книга Троцкого «Сталин» в Соединенных Штатах была запрещена. Когда марксисты, сторонники Троцкого, поддерживали Советский Союз во время войны, они ни на секунду не прекращали призывать к свержению сталинизма. Таким образом, они защищали последнее оставшееся завоевание революции, национализированную экономику, но не сам режим. Например, Троцкий выдвинул лозунг за независимую социалистическую Украину как социалистический ответ на движение против великоросского гнета Украины. Но для буржуазии на Западе военный союз означал, что на злодеяния «Джо» Сталина нужно закрыть глаза.

Скотт, несмотря на свои взгляды, прославляет окончание Второй мировой войны: «Не будет лишним еще раз напомнить читателю: в то время как весной 1945 года, когда кончилась война, жители Западной Европы были счастливы, конец той же самой войны нес рабство и унижение для жителей Восточной Европы». Такое мнение проистекает из неверного представления о положении в Восточной Европе до войны и во время нее. Польшей, Венгрией, Болгарией, Румынией, Югославией, Албанией, Эстонией, Латвией и Литвой в 1920-1930-х годах правили фашистские или полуфашистские режимы, а также те, кто пришел к власти в результате переворотов. Эти страны слабо развивались экономически и находились с немецким капитализмом в своего рода колониальных отношениях. Чехословакию, в которой действовала третья по величине в Европе коммунистическая партия, Гитлер захватил в 1938-1939 годах. «Демократические» правительства Великобритании и Франции признали гитлеровскую аннексию.

Скотт предполагает, что для жителей Восточной Европы продолжение войны было бы лучше. Но многие из тех, кто сражался с фашизмом, вовсе не хотели возвращаться к условиям межвоенного периода. Миллионы людей надеялись установить новую систему, жить в настоящем социалистическом обществе. До того, как сталинская Красная Армия установила контроль над Чехословакией, у этих идей было большое влияние на чехословацкие массы в 1945 году. Также во время Венгерской революции против сталинизма в 1956 году идеи рабочего контроля жили и побеждали. После краха сталинизма в 1989-1991 годах капитализм вновь внедрили в Советский Союз и в страны Восточной Европы. Большинство населения новых капиталистических государствах далеки от уровня жизни или условий, которые есть у жителей Западной Европы; они стали беднее, здоровье у них ухудшилось, при этом они так же далеки от власти и влияния на свою жизнь, как раньше. Внедрение капитализма стоило людям жизней, о чем свидетельствуют резкий рост детской смертности и снижение продолжительности жизни в последние десятилетия.

Скотт утверждает, что коммунизм привел к «убийству 150 миллионов невинных жертв». «Черная книга коммунизма» говорит о 85 миллионах, а Руммель, которого упоминают обе книги, дает цифру в 61 миллион. За большую часть этих цифр несут ответственность сталинский Советский Союз и Китай. Те, кто погиб в России  / Советском Союзе при Ленине и Троцком, стали жертвами гражданской войны, которую в 1918 году развязали белые, и голода, вызванного блокадой Советской России «демократиями» Запада. Посреди своей по-ребячески нелепой книги Скотт надменно пытается объяснить, почему он так ополчился на коммунизм: «Если бы эти преступления были изучены, мы бы могли сделать что-нибудь, чтобы предотвратить случаи геноцида последних лет — в бывшей Югославии и Африке». Поскольку Скотт сам утверждает, что «изучил» эти преступления, может быть, теперь у него есть информация, которая пригодилась бы для предотвращения таких событий? В разделе «Что нам нужно узнать?» он делает выводы: «Демократия относится к правам человека» и «Людей часто привлекают именно простые решения». Как эти банальности могут остановить геноцид — загадка. Ни одна из них не говорит о том, как «сделать что-нибудь». Геноцид в Руанде уходит своими корнями в традиционную для колониальных держав, Франции и Бельгии, политику «разделяй и властвуй», которая в Руанде настроила хуту против тутси. Запад и, в частности, Франция при социал-демократическом правительстве никак не отреагировали, когда в начале 90-х годов было убито до миллиона тутси.

Скотт считает, что, например, «демократия никогда не имела такой силы в мире, как сегодня», то есть в то же время, когда происходил геноцид в Руанде и в бывшей Югославии. Причиной того, что эта якобы сильная демократия не смогла предотвратить эти акты геноцида, а в некоторых случаях фактически их осуществила, Скотт видит то, что «преступления коммунизма» недостаточно изучены!

Демократия и социализм

Стаффан Скотт описывает себя как социал-демократа. Его форма социалистической политики направлена на достижение «максимально возможной свободы и процветания для максимально возможного числа людей». Он говорит, что в «демократически управляемых государствах» для достижения этой цели были предпринято множество шагов. В мире Скотта нет борьбы и нет противоположных классовых интересов: «При демократии вы пытаетесь совместно найти наилучшее решение проблемы, с которой вы сталкиваетесь».

Этот подход он пытается применить к России. Большевики, по словам Скотта, «хотели революции», а меньшевики «хотели работать ради мирного демократического развития». На самом же деле представители обеих тенденций называли себя революционными марксистами. Он пишет, что «коммунистами» называли ревизионистов среди социал-демократов, то есть тех, кто пересмотрел труды Маркса. Это чистой воды ложь. Споры между ревизионистами (реформистами) и революционными марксистами в основном велись внутри германской социал-демократии в начале XX века. Карл Каутский, который тогда еще отстаивал марксизм, был в авангарде критики ревизиониста Эдуарда Бернштейна. Скотт утверждает, что «для социал-демократов мирная демократия ценна сама по себе». Помимо того, что это не так, он не объясняет, к чему привела такая политика. Правое крыло немецких социал-демократов поддерживало германский колониализм в Африке и оказало поддержку кайзеровскому режиму во время Первой мировой войны. Они разрушили революционные усилия рабочего класса в период между 1918 и 1923 годами. Ничто из этого не привело ни к какой «демократии», наоборот — подготовило почву к кошмару нацизма.

Хуже только то, что Скотт приводит царя как пример демократа. По словам Скотта, после 1905 года в России были приняты «крупные меры по обеспечению свободы печати и слова». Теперь, «наконец, начал работу парламент, у которого, однако, не было никакой власти». Скотт полагает, что читатели ничего не знают о революции 1905 года, которая и была причиной того, что царь был вынужден пойти на некоторые поверхностные уступки, после того, как сначала в январе, во время Кровавого воскресенья, попытался остаться у власти, применив насилие. Свобода печати значила очень мало для тех, кому не хватало капитала, и это как раз случай социалистической и революционной литературы, а также других большим областям литературы. С 1907 года репрессии приобрели почти тотальный характер. Свободы печати, существовавшей с 1912 по 1914 годы, добились сами рабочие. А отменили ее одним росчерком пера, когда началась Первая мировая война.

Вот какую картину происходившего после Февральской революции в 1917 году дает Скотт: «Было бы всеобщее избирательное право, а парламент избирался бы народом. (...) Они столкнулись с множеством проблем, а маленькая Коммунистическая партия под руководством Ленина неустанно работала над тем, чтобы подорвать демократию, чтобы создавать поводы для беспокойства и порождать даже более серьезные проблемы у Временного правительства». Скотт признает, что большевики при Молотове и Сталине были ближе к доапрельскому Временному правительству. Почему нельзя было провести выборы в течение этого двухмесячного периода? Или в июле или августе, когда партия большевиков была под запретом? Что это было за «множество» проблем? От Скотта — ни слова. Какую «демократию» подрывали? Большевики или все же война и политика правительства создавали поводы для беспокойства?

Скотт продолжает: «В течение восьми месяцев в 1917 году в России царила демократия. Маленькая Коммунистическая партия воспользовалась в это время недавно обретенными свободами, ведя активную политическую деятельность, а также давая множество громких обещаний и печатая свои газеты огромными тиражами. Деньги на это шли от противника России в войне — от Германии». Если верить Скотту, большевикам начал сопутствовать успех только в 1917 году. Он либо не знает, либо предпочитает игнорировать не менее огромные тиражи большевистских газет в 1912-1914 годах, когда партия встретила поддержку большинства российских рабочих. Он также умалчивает о том, что в 1917 году большевики были еще и самой преследуемой партией в России. Именно большевистски настроенных солдат и рабочих травили армия и работодатели. Именно большевистские печатные станки разбивали в июле и августе, когда партию загнали в подполье. То, что большевики получали от немцев деньги, — это старая ложь, которая противоречит, в частности, словам фактического руководителя всех операций германской армии во время войны Людендорфа. Даже образец для подражания Скотта, московский историк Волкогонов не смог найти никаких доказательств, которые подтвердили бы эти слухи. И Германия, где ряд антибольшевистских правительств смогли пройти через архивы, также не опубликовала никаких фактов, подтверждающие тезис о немецких деньгах. На вопрос Скотта «Почему Ленин не согласился с новой демократией, которую породила Февральская революция в 1917 году, а вместо этого подорвал ее и, наконец, свергнул ее в октябре-ноябре в ходе своего переворота?» вероятно, лучше всего ответить, описав политику Временного правительства. Скотт не желает видеть, как это буржуазное правительство, продолжая Первую мировую войну, обостряло этим чудовищную нищету в России и как этим оно подготовило почву для правого военного переворота. Попытка захвата власти в августе генералом Корниловым была лишь генеральной репетицией.

Временное правительство напрямую управляло угнетаемыми национальностями (народами Балтии, финнами, украинцами и т. д.). После октября национальные буржуазные классы отличились не борьбой за независимость, а приглашением иностранных войск. В Украине немецкие войска запретили тот же самый «парламент», Раду, который их пригласил.

Национальные права в Украине никто не гарантировал до тех пор, пока советы и большевики не пришли к власти. Скотт сам показывает освободительный эффект революции и по неосторожности демонстрирует, как Сталин, а не Ленин или Троцкий, разбил его: «При царе украинский и белорусский языки не разрешались к употреблению. После революции независимая культура Украины и Белоруссии быстро развивалась, включая литературу, театр, газеты и искусство. Но Сталин не хотел, чтобы „независимость“ зашла слишком далеко и стала настоящей независимостью. После 1930-х годов от украинской и белорусской литературы мало что осталось — почти всех писатели расстреляли или посадили в лагеря, где они умерли». Период «после революции» и 1930-е годы — это просто небо и земля.

Точно так же Скотт приводит свои аргументы, когда речь заходит о власти партии большевиков. Во-первых, он пишет: «Но решающим фактором для партии была, по сути, не вера в Маркса, а вера в непогрешимость Ленина». Затем он описывает, как сталинские репрессии «опустошили партию старых рабочих, воспитанных в то время, когда в партии еще царила независимость. Теперь он представил новое поколение партийных работников, которые знали, что важно Сталину: полное повиновение верхам, полная беспощадность к низам». Другими словами, те, кто разделял ленинские взгляды, были независимыми, что полностью отделяло их от сталинских функционеров.

Тем не менее, Скотт не видит никакой разницы между Лениным и Сталиным. «Советский Союз при Ленине и Сталине не был нормальной страной. Он был великой державой, где преступная шайка захватила власть и правила теперь страной. Они притворялись, что это нормальная страна с правительством, полицией и другими учреждениями, но нормальной она не была». Скотт нигде не найдет утверждение Ленина о том, что Советская Россия — это «нормальная» страна. Ленин считал, что Россия была первым шагом к мировой революции, что у России можно найти множество недостатков, но у рабочих в ней была власть.

Скотт, как и все остальные противники левых идей в Швеции, не способен объяснить, в чем суть борьбы Троцкого со Сталиным. Если Сталин как Ленин, и Троцкий как Ленин, почему они боролись друг с другом? Скотт пишет о сталинском терроре: «Среди многих ложных обвинений, на которых мог быть построен приговор, одно было особенно опасным: если вас объявляли „троцкистом“, сторонником противника Сталина Льва Троцкого».

Когда Скотт пишет, что «Ленина после смерти изображали как благородного, мудрого и доброго человека, в противовес Сталину, жестокость которого была слишком очевидна», за его мыслью трудно уследить. О каких изображениях он говорит? В сталинском Советском Союзе между Лениным и Сталиным не проводили различий, о жестокости Сталина нельзя было упоминать. Широким массам на Западе как Ленина, так и Сталина выставляли как «жестоких» лидеров, хотя серьезные историки указывали на существенные различия между ними. Троцкий и троцкисты защищали политическое наследие Ленина, а не идею, что он был благородным или добрым. Троцкисты выступали против культа личности. Троцкисты, рассматривавшие ситуацию с классовых позиций и предлагавшие программу по повторному введению рабочего контроля над национализированной экономикой, выступали с гораздо более развитой критикой сталинизма, чем любой представитель буржуазии на Западе. Именно Троцкий и его последователи обращали внимание на ужасные последствия насильственной принудительной сталинской коллективизации 1929-1933 годов, но несмотря на это некоторые представители шведской буржуазии теперь утверждают, что Ленин несет за нее ответственность.

Скотт, конечно же, может сказать, что Троцкий и Сталин занимались чистой «борьбой за власть», выступая каждый за свой вариант одной и той же политики. Тем не менее, 1920-1930-е годы показывают, что они придерживались диаметрально противоположных взглядов по всем важнейшим вопросам, таким как сельское хозяйство и индустриализация, культура и семья, не говоря уже о демократических и национальных правах. Это различие во взглядах можно было наблюдать в событиях по всему миру: от Китайской революции 1925-1927 годов до борьбы с нацизмом в Германии и до Испанской революции 1936-1938 годов. В Испании троцкистов, как и в Советском Союзе, сталинисты обвиняли и расстреливали как «нацистских шпионов». На самом деле Скотт, как и многие его друзья, в спорах с Троцким и троцкистами фактически встал на сторону Сталина, когда назвал революционную социалистическую борьбу «нереалистичной». И это несмотря на то, что обе стороны якобы одинаковы. Когда Скотт положительно отзывается о Хрущеве, это показывает, что он, как и большая часть буржуазии, сочувствует все более консервативному сталинизму в Советском Союзе 1950-1960-х годов. Даже если действия Сталина поставили под сомнение, система осталась прежней.

«Пацифизм» Скотта

Стаффан Скотт выступает за «демократию» как за то, чему надо следовать, и против насилия как нечто противоположного ей. «Если развитие общества насильственно изменить, развитие пойдет в обратном направлении». Это не мешает ему, как мы убедились, высказывать положительное мнение о Февральской революции, которая насильственно свергла царя и привела к гораздо большому количеству жертв, чем Октябрьская революция. Это также не мешает ему выражать поддержку белым во время Гражданской войны. Скотт нейтральным тоном пишет, что «также велась Гражданская война, в которой коммунистов называли красными, а их противников — белыми». Он пишет, что белые генералы хотели учредить «демократически избираемый парламент». Но его никогда не существовало ни при царе, ни в период, который Скотт называет демократическим, от свержения царя в феврале 1917 года до того, когда советы пришли к власти в октябре. Скотт не обращает внимания на насилие со стороны белых. Даже по оценке такого антикоммуниста, как Ричард Пайпс, 70 тысяч евреев были убиты во время погромов в контролируемых белыми районах. Как же Самара, где адмирал Колчак установил свою личную диктатуру? О какой демократии при генералах Деникине, Врангеле или Юдениче может идти речь? Как же Финляндия, где белые жестоко убили 30 тысяч красных? Правами человека с избираемыми парламентами у белых и не пахло, но Стаффан Скотт все равно поддерживает такую «демократию». Он не пишет ни слова о «крестовом походе четырнадцати государств» — так Черчилль описал иностранное вторжение в Россию против советской власти. Среди этих государств были и «демократические», такие как Англия, и диктатуры, такие как Япония.

Двумя или тремя предложениями позже гражданская война в книге Скотта заканчивается. Нет никакого упоминания о том, как долго длилась война — от первого нападения белых в 1918 году до 1921 года. Нет ничего о продовольственной блокаде против Советской России или о том, что творилось на занимаемых белыми районах. Скотт пишет только, что большевистская «более многочисленная и лучше оснащенная Красная армия вскоре победила белых ...» Как Красная Армия могла быть больше и лучше оснащена?

Скотту не удается выглядеть пацифистом. Рассматривая насилие, нужно всегда ставить вопрос, кто против кого его применяет. Троцкий отмечал, что демократия не возникла на основе демократии, но она скорее результат революционной борьбы.

Ленин описал буржуазную демократию в Западной Европе как когда «биржа и банкиры подчиняют себе буржуазные парламенты». Ей он противопоставил рабочую демократию. Но было бы в корне неверно приписывать Ленину точку зрения, что власть рабочих может следовать только одному шаблону. Напротив, он говорил, что Русскую революцию не стоит брать за образец:

Владимир
Ленин

Пролетарская демократия, одной из форм которой является Советская власть, дала невиданное в мире развитие и расширение демократии именно для гигантского большинства населения, для эксплуатируемых и трудящихся.

Советская власть первая в мире (строго говоря, вторая, ибо то же самое начала делать Парижская Коммуна) привлекает массы, именно эксплуатируемые массы, к управлению. Участие в буржуазном парламенте (который никогда не решает серьезнейших вопросов в буржуазной демократии: их решает биржа, банки) загорожено от трудящихся масс тысячами загородок, и рабочие великолепно знают и чувствуют, видят и осязают, что буржуазный парламент чужое учреждение....
Из работы «Пролетарская революция и ренегат Каутский», 1918

И Ленин не имел в виду, что все должны копировать опыт избрания депутатов в советы: «Надо заметить, что вопрос о лишении эксплуататоров избирательного права есть чисто русский вопрос, а не вопрос о диктатуре пролетариата вообще» («Пролетарская революция и ренегат Каутский»). Ленин и Троцкий знали о специфических условиях, сложившихся в России. В 1920 году Ленин пишет, что победа рабочих «хотя бы в одной из передовых стран» изменит роль Русской революции. «Россия сделается вскоре после этого не образцовой, а опять отсталой (в „советском“ и в социалистическом смысле) страной» (Из работы «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме»). Это сталинизм создал образец, которому все должны следовать, и этот образец был далек от социализма.

Сегодня социалистов выставляют виновными за так называемые «преступления» Русской революции, но либералы не хотят брать ответственность за преступления, совершенные их образцом для подражания, Соединенными Штатами Америки. Когда в 1998 году историк Андерс Стефанссон отметил, среди прочего, что США убили сотни тысяч филиппинцев, в передовице Dagens Nyheter в ответ написали: «Соединенные Штаты совершали ошибки раньше и могут совершить их вновь. Америка — это не проявление добродетели либерализма, свободного от противоречий, а одно из многих государств в переполненном конфликтами мире. Главный вопрос состоит в том, есть ли у нас основания полагать, что мир был бы лучше, если бы США воздерживались от использования своей военной и экономической мощи». Если верить DN, либерализм по-прежнему ничем себя не запятнал — всю грязную работу за него делают Соединенные Штаты. Стаффан Скотт говорит, что коммунизм, как и нацизм, демонстрирует «полную беспощадность в выборе методов захвата власти и удержания власти, включая полное безразличие к человеческой жизни». А как насчет войны Соединенных Штатов во Вьетнаме, которая стоила жизни двум миллионам вьетнамцев и 55 тысячам американских солдат? Или госсекретаря США Мадлен Олбрайт, которая в 1999 году сочла, что убийство 500 тысяч иракских детей, умерших в результате развязанной США войны и блокады Ирака, «того стоило». Либерализм пытается спрятать свои собственные катастрофические ошибки мирового масштаба, участвуя в кампании против сталинизма, который они называют социализмом.

«Черная книга коммунизма»

«Черная книга коммунизма» — это более длинная и сложная версия тезисов Стаффана Скотта. Ее авторы пытаются сбалансировать свою пропаганду, одобрительно ссылаясь на мнение «интеллектуалов» о том, что Россия — это «загадка для тех, кто изучает ее развитие». Но, несмотря на чрезвычайно избирательный подбор источников, авторы рассмотрели и некоторые из упрощений Скотта.

«Черная книга коммунизма» — это не о политике или идеях. Она ссылается на «принципы Ленина», даже не пытаясь сказать, в чем они заключались. В ней не содержится попыток объяснить историю большевиков или их программу. Это действительно черная книга, в которой большевики — это небольшая группа, записавшая всех остальных, включая рабочих, в свой список смертников. Сравните «Черную книгу коммунизма» с уже ставшими классикой «Десятью днями, которые потрясли мир» — книгой, написанной американским журналистом Джоном Ридом, самим ставшим коммунистом. Он описал ситуацию во время Гражданской войны как «страдания, немощь и отчаянная борьба без конца. Никто даже представить себе не сможет, насколько ужасно было зимой 1919-1920 гг. Никто никогда не поймет, через что пришлось пройти России». Но затем он говорит о надежде и энергии трудящихся. Когда в Москве не было ни электричества, ни угля, поступали сообщения об открытии новых медпунктов и новых школ в деревнях, о бесплатных медицинской помощи, уходе за детьми и лекарствах. В 1920 году, когда открылся Второй конгресс Коммунистического интернационала, в Петрограде сотни тысяч людей вышли на демонстрацию.

«Черная книга коммунизма» — это подробное перечисление убийств и насилия, но она почти всегда говорит о насилии только с одной стороны. Примером послужит Венгерская революция 1919 года, рассказывая о которой, авторы книги упоминают только о насилии со стороны красных. Об истории Венгрии до революции, о диктатуре австрийского императора, о Первой мировой войне и о преследованиях рабочего класса рассказано так же мало, как и о кровавой контрреволюции. 7 500 красных были расстреляны, десятки тысяч людей были вынуждены покинуть страну. О том, что контрреволюция в Венгрии проложила путь для новой диктатуры националистов в межвоенный период, книга, конечно же, тоже ни полслова. (Правда, неопытные венгерские коммунисты совершили ряд серьезных ошибок, например, не отдали землю крестьянам, за что Коммунистический интернационал подверг их критике.)

Бывший главный редактор раздела культуры DN, Арне Рут, написал предисловие к шведскому изданию «Черной книги коммунизма». В нем он занялся некоторой самокритикой, так как в свое время заигрывал с маоизмом — сталинизмом в китайском разливе. Но Рут не понимает, что маоизм не даже рядом не стоял с марксизмом и с Лениным, он привел только к бюрократическим искажениям. Для сравнения, в свою защиту он выступает против двойной морали шведской буржуазии: «Когда в 1980 году румынский диктатор Чаушеску приехал сюда с государственным визитом по приглашению буржуазного правительства, король вручил ему Орден Серафимов [высший орден Швеции — прим. пер.]. Долгое время в 1980-е его называли уважаемым инакомыслящим государственным деятелем».

Рут пытается найти ответ на вопрос, почему «социализм провалился», в событиях, произошедших намного раньше Русской революции: «Вероятно, самая большая ошибка Карла Маркса была в том, что он думал, что религия исчезнет, а национализм рухнет». Какой вывод предполагается сделать из этого утверждения, неясно. Что нельзя критиковать религию и национализм? Неужели Маркс действительно верил, что они умрут сами по себе? Взгляд марксистов заключается в том, что нельзя просто скомандовать и отменить их, но что борьба и революционные изменения условий жизни могут в конечном итоге подорвать как идею религии, так и национализм. Благодаря мощному экономическому развитию в послевоенный период, а также сильному рабочему движению это начало происходить в Швеции. Именно новые кризисы капитализма и ликвидация системы социального обеспечения в 1990-е годы открыли путь возвращению религии, сектам, национализму и даже расизму.

Главный человек, стоящий за «Черной книгой коммунизма», Стефан Куртуа, очень четко заявляет о своей позиции, когда он говорит о «нашей иудео-христианской цивилизации и нашей демократической культуре». Он высоко оценивает осуждение Папой Римским нацизма и коммунизма в двух энцикликах 1937 года и задается вопросом, как большевики сочли себя вправе преступить заповедь «Не убий». Он провозгласил целью «привести слепых обратно к соответствующему интеллектуальному образу мысли», что в результате звучит как призыв церкви к обращению еретиков в истинную веру. Но точно так же эта цель могла исходить и от сталинистского режима — от Сталина или от Мао. Когда Куртуа называет свои собственные идеи «соответствующим образом мысли», это бьет по его же критике большевизма: по его мнению, проблема большевиков заключалась в том, что они считали, что они правы. Любое течение или человека, который хочет что-то сообщить или пытается убедить других в правильности какой-то идеи, можно обвинить в том же самом.

Куртуа, когда книга была опубликована во Франции, стал самым известным ее автором благодаря попыткам преуменьшить преступления нацизма. Его утверждение состоит в том, что истребление евреев было не «беспрецедентным», а фактически подкреплялось тем, что он называет преступлениями «коммунизма». Он пишет, что «голодная смерть детей украинского кулака, жертв сталинского режима, „тянет на весах“ столько же, сколько голодная смерть еврейского ребенка в гетто Варшавы, жертвы режима нацистского». Куртуа не первый сравнивает Сталина с Гитлером. Троцкий уже сравнил их в 1930-х годах. Но Куртуа, найдя лишь внешние признаки сходства, решил на этом остановиться. Он не провел никакого анализа, что за режим представлял собой сталинизм (или нацизм), и поэтому он может прикрываться только Папой Римским. Однако Папа, которого он превозносит, даже не смог убедить в правоте своих идей своего преемника, ставшего известным как «Папа Гитлера». Во Франции соавтор Стефана Куртуа, Николя Верт, присоединился к тем, кто считает, что, преуменьшив преступления нацизма, Куртуа оказал услугу Национальному фронту [ультраправой националистической партии — прим. пер.]. Куртуа приписывает нацистам ответственность за 25 миллионов смертей, хотя одно нападение нацистской Германии на Советский Союз унесло 20 миллионов жизней.

Куртуа призывает к Нюрнбергскому суду против коммунизма, подобному тому, который созвали в 1945 году, чтобы судить нацистов. Но его «доказательства» отчасти настолько слабы и отчасти настолько общие, что Куртуа было бы трудно объяснить, почему США, Францию или Британию не следует тоже привлекать к ответственности. У него три пункта обвинения: «преступления против мира», «преступление против человечности» и геноцид. По словам Куртуа, «преступления против мира» коммунизм совершал четыре раза, причем все четыре — долгое время спустя после смерти Ленина. Это войны Советского Союза с Польшей и Финляндией в 1939 году, роль Северной Кореи в Корейской войне и советское вторжение в Афганистан в 1979 году. «Преступления против человечности» — это термин, который, если верить Куртуа, впервые использовался в Великобритании, Франции и России после турецкой резни армян в 1915 году. Куртуа не учитывает то, что три этих государства, включая царскую Россию, защищали не совсем армян, а скорее свои интересы во время идущей тогда Первой мировой войны. В это же время и Франция, и Великобритания сами совершали массовые убийства на Ближнем Востоке и в других колониях.

Куртуа цитирует определение геноцида, которое дала ООН в 1948 году: «действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу». Затем он пишет свое собственное определение. По его словам, в определение геноцида должны быть включены еще и классы, поскольку, по его утверждению, большевики пытались физически уничтожить буржуазию и класс самозанятых крестьян. Но класс — это не то же самое, что этническая или религиозная группа. В самом начале «Манифеста Коммунистической партии» Маркс и Энгельс объясняют, как во всей писаной истории было устроено классовое общество и классовая борьба: «Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов». Гибель класса и истребление отдельных представителей этого класса — не одно и то же. Например, класс рабовладельцев в Соединенных Штатах можно было отменить без физического уничтожения отдельных людей, хотя США пришлось пройти через гражданскую войну, приведшей ко многим жертвам среди гражданского населения. Для того, чтобы отменить класс кулаков, независимых крупных или средних крестьян в России, в первую очередь были нужны современные технологии и альтернативные коллективные хозяйства. Большевики понимали это, и они надеялись, что мировая революция сможет помочь в технике и успешных примерах. Политика большевиков была не в физическом искоренении всех кулаков — это ложь, о чем свидетельствует резкая критика Троцкого сталинской принудительной коллективизации. Большевики подчеркивали, что крупномасштабное коллективное сельское хозяйство нельзя учредить декретом. Сравнивать классы с этническими группами — значит защищать статус-кво, при котором класс угнетателей в современном капиталистическом классовом обществе должен всегда существовать. С другой стороны, именно политику уничтожения проводили войска белых в Финляндии, убив 30 000 сознательных рабочих.

Куртуа пытается обосновать свой тезис такими вопросами, как «Почему Ленин, Троцкий, Сталин и другие считали необходимым уничтожать всех [выделение мое — прим. автора], кто представлялся им „врагами“?». Здесь он связывает Троцкого и Ленина со Сталиным и утверждает то, что в книге не доказано. Если мы проверим цифры, над которыми долго корпели Куртуа и другие авторы «Черной книги», то придем к выводу, что они противоречат идее, согласно которой сталинизм и правление Ленина были одним и тем же и что их можно объединять. Куртуа оценивает число убитых коммунистами в Советском Союзе в 20 миллионов человек. В 1918-1923 годы, когда страной руководили Ленин и Троцкий, число жертв, говорит Куртуа, исчисляется «сотнями тысяч». Эта цифра убитых в Советской России, против которой велась гражданская война, сравнима с 600 000 жертвами бомбардировок Соединенных Штатов по Камбодже в 1970-х годах. Или с 150 000 евреями, которых, согласно Николя Верту, белые убили в ходе погромов. «Черная книга коммунизма» традиционно записывает всех погибших в Гражданской войне в колонку «Убиты коммунистами». По словам Виктора Сержа, во второй половине 1918 года советское правительство казнило 6 тыс. человек, и это меньше, чем количество убитых в каждый из дней битвы при Вердене в Первой мировой войне.

Начиная с прихода Ленина к власти, Куртуа также причисляет к убитым коммунистами пять миллионов жертв голода в 1922 году. Однако российские коммунисты и их сторонники во всем мире в то время смогли показать, что голод был результатом частично отсталости сельского хозяйства в России, а частично — сознательной политики западных держав, искусственно создававших голод во время Гражданской войны и после нее. Обвинение большевиков в том, что голод был частью их политики, совершенно необоснованно. Зачем партии, которая только пришла к власти, делать так, чтобы от голода умирали ее самые преданные последователи, городские рабочие, или те крестьяне, которые могут пойти против нового правительства? Гости Второго конгресса Коммунистического интернационала говорили о том, что члены Коммунистической партии и иностранные делегаты получали ту же еду, которую можно было получить в обычной столовой.

Куртуа также рассматривает депортацию донских казаков в 1920 году. Казаки были военизированной группой, проживавшие в сельской местности, у которых при царе были особые привилегии. Сражения против казаков были частью гражданской войны, где эти казаки проявили себя как одни из самых антисемитских и расистских белых войск. Сразу же после октября 1917 года донские казаки, порой против их согласия, становились объединяющим фактором для белых офицеров, например, для Корнилова. В апреле 1918 года под руководством Краснова, которого большевики выпустили на свободу в октябре 1917 года, казаки численностью 57 000 человек начали войну на истребление красных. Краснов обратился за поддержкой к германскому кайзеру, а когда того свергли, он пошел на поклон к Франции.

Все другие убийства, которые приписываются коммунистам, происходили при Сталине или при других сталинистских режимах. Но это не мешает ни Куртуа, ни другим антикоммунистам называть советскую власть кровавой. Они заинтересованы в том, чтобы предостеречь людей не от сталинизма, а от «желания переделать мир в имя идеала». Они считают, что большевизм — это частный случай того, за что они когда-то боролись в среде французских левых, что было, в случае Куртуа, на грани терроризма.

Подводя итог книге, в главе под названием «Почему?» Куртуа утверждает, что большевистское правительство «почти с ходу» стало «кровавой диктатурой» после октября 1917 года. Он пишет, что, хотя красный террор был провозглашен только в сентябре 1918 года, он существовал и до этого. В качестве примера он приводит роспуск Учредительного собрания в начале 1918 года. И когда Николя Верт позже в «Черной книге коммунизма» описывает политику большевиков как «разгон всех выборных органов предшествующей власти», он не приводит другого примера, кроме Учредительного собрания.

Оно было избрано в ноябре 1917 года, после того как советы, в работе которых принимали участие 25 миллионов рабочих, солдат и представителей сельской бедноты, взяли власть в свои руки. Выборы в Учредительное собрание большевики рассматривали как своего рода опрос общественного мнения, и партия считала, что задачей Учредительного собрания будет признание власти советов. «Черная книга коммунизма» не говорит нам ни слова о том, что большевики набрали 24% на этих выборах, за них проголосовало большинство как москвичей, так и петроградцев. Меньшевики, наследниками которых сейчас являются «демократические социалисты» Скотт и Куртуа, получили четыре процента. Социалисты-революционеры (эсеры) стали самой большой партией в собрании, набрав 58%. Осенью в этой партии произошел раскол. Большинство поддержало левых эсеров, которые были союзниками большевиков. Но, поскольку списки избирателей были старыми, правые эсеры заняли большинство мест в Учредительном собрании.

После выборов они планировали провести вооруженный переворот, чтобы от имени собрания захватить власть, но в последнюю минуту передумали. Когда они не признали власть советов, собрание было распущено. Однако роспуск «не вызвал сколько-нибудь значительного отклика в стране», что отмечает и Николя Верт в «Черной книге коммунизма». Армия и буржуазия в России и во всем мире были полностью сосредоточены на военных действиях. Весной 1918 года, после роспуска собрания, в советах прошли настоящие дебаты между большевиками и другими социалистическими тенденциями, вожди которых не вели вооруженной борьбы против режима. Куртуа считает, что поражение в избирательных правах, последовавшее за роспуском Учредительного собрания, — это то же самое, что и «ликвидация» этого права. Решения советской власти ограничивали права некоторых небольших групп: тех, кто нанимал других для получения прибыли, кто жил на доходы от работы других людей, частных предпринимателей, монахов и священников, а также преступников. Сравните это со Швецией и с другими европейскими странами, в которых у многих рабочих и у всех женщин не было ни профсоюзных, ни избирательных прав.

Куртуа приписывает немецкому социал-демократу Карлу Каутскому «большое мужество» и утверждает, что в 1917-1918 гг. он критиковал «методы Ленина» — «насилие, преступления и террор». Каутский якобы разработал теорию войны как «брутализующего фактора», которая не кажется исключительно уникальной. Куртуа издевается над противостоянием Ленина Первой мировой войне и принимает веру Каутского в то, что война была «неизбежна», потому что социалисты «не могли» остановить ее. Никто не отрицает, что социал-демократы не смогли остановить войну. Вопрос в том, какие выводы следует из этого сделать. Ленин показал, что главная причина заключалась в том, что войне бросили сопротивляться — Каутский и его присные. Когда война стала реальностью, Каутский поддержал немецкую армию. Над Лениным и большевиками издеваются за то, что до войны они придерживались позиции Второго интернационала. Затем Куртуа следует за Каутским и говорит, что задачи социалистов состоят в том, чтобы «перегруппироваться, чтобы противостоять новым вспышкам воинственности». Ни сам Каутский, ни его нынешние преемники не объяснят, как нужно провести эту перегруппировку. Почему предотвратить возобновление конфликта в будущем было бы легче, чем остановить продолжающуюся войну? Как бы там ни было, развязывание Второй мировой войны нужно рассматривать как показатель того, насколько успешно социал-демократия справилась с этой задачей. Куртуа и антикоммунисты снисходительно пишут, что Ленин «все больше оставался в изоляции» и что революция победила «только в России». Не столько из-за того, что кто-то дал зеленый свет своему кумиру, Каутскому, и его версии социализма, сколько из-за изоляции Русской революции чуть более чем 20 лет спустя война пришла вновь. Изоляция привела к трагическим последствиям — к сталинизму в Советском Союзе и к разгрому нацистами рабочего движения в Германии. Можно провести прямую линию от Каутского и вырождения меньшевиков в начале Первой мировой войны до их поддержки белых и империализма во время Гражданской войны в России.

«Черная книга коммунизма» пытается доказать, что сталинские методы были разработаны при Ленине или что при Ленине и Сталине методы были одинаковыми. Утверждается, что сталинским московским процессам предшествовали «грандиозные показательные процессы» начала 1920-х годов. В качестве примера приводится суд над социалистами-революционерами 8 июня 1922 года. Однако этот суд во всех ключевых аспектах отличается от фиктивных процессов 1930-х годов, которые вели Ежов и Вышинский, оба действовавшие под непосредственным руководством Сталина. В 1936-1938 годах лидеры большевиков, такие как Зиновьев и Бухарин, признали, что они были нацистскими агентами под руководством Троцкого. Эти признания они дали после многих лет осуждения и унижений, которые сопровождались пытками и обещаниями, что их семьи не тронут, если они сознаются. Подсудимых расстреляли сразу же после суда, а рев прокурора «Пристрелить как бешеных собак» все еще разносился эхом по залу суда. В 1922 году интересы обвиняемых социалистов-революционеров представляли социал-демократы, такие как немец Теодор Либкнехт и бельгиец Вандервельде, а также несколько российских юристов. Сидящие на скамье обвинялись не в воображаемых преступлениях, а в реальном сотрудничестве лидеров эсеров с адмиралом Колчаком и генералом Деникиным, а также они несли ответственность за убийство лидеров большевиков, Урицкого и Володарского. Альфред Росмер, бывший синдикалист, писал, основываясь на сообщениях, поступавших ему из зала суда, о том, что обвиняемые «защищались чрезвычайно активно, поднимая процедурные вопросы и оспаривая второстепенные подробности. И они представили общее оправдание своим действиям. Война, которую они объявили режиму, была их ответом на роспуск Учредительного собрания. Они представляли себя политическими оппонентами, твердо настроенными не отказываться от своих идей. В суде они были полны сил... не делая никаких уступок в отношении своих убеждений» («Москва при Ленине»). На суде разбиралось, как ведущая газета эсеров в Самаре, где их партия сотрудничала с Колчаком, который позже провозгласил себя диктатором, писала, что покушение на убийство Ленина летом 1918 года было «наказанием от рабочих», от «демократических кругов». 14 обвиняемых были приговорены к смертной казни, но после решения Исполнительного комитета Советов никого не расстреливали. В 1930-х годах же показательные процессы были публичным выражением массовых арестов, чисток и расстрелов, проводимых по всей территории Советского Союза, на рабочих местах и в жилых кварталах, в бюрократическом аппарате и т. д. Судебный процесс в 1922 году касался реальных преступлений и никак не мог стать началом того, что произошло 14-15 лет спустя.

Метод, используемый «Черной книгой коммунизма», заключается в попытке привязать Ленина к идеям, с которыми он никогда не выступал. Куртуа посвящает большую часть своих выводов отсылкам на Нечаева, анархо-террориста XIX века. Утверждается, что Ленин продолжил его дело. Но борьба против индивидуального террора была одним из краеугольных камней теоретического фундамента, который заложил основу для российской социал-демократии. Борьбе в России была нужна «диалектика, а не бомбы», как выразился Троцкий. Социал-демократия смогла представить политическую теорию, основанную на марксистской политике. Это было особенно важно для России, потому что там были сильны анархистские традиции. Нигде у Ленина, ни в его произведениях, ни в его действиях, не найти поддержки терроризма. Одна из наиболее сфабрикованных глав «Черной книги коммунизма» касается террористических действий. Обвинение сформулировано обманчиво. Утверждается, что коммунисты «вернулись к» террористическим актам, которые «они раньше не сильно жаловали». Это «не сильно» подчеркивается тем, что все теракты, которые рассматриваются в этой главе, относятся к 60-м годам или к более позднему времени. Утверждение о том, что Ленин с Русской революцией несут ответственность за действия ИРА, ООП / НФОП или группу Баадера-Майнхоф, просто показывают, насколько далеко эти антикоммунисты готовы зайти. Марксизм подвергает резкой критике методы индивидуального террора. Месседж терроризма в том, что борьба угнетенных не нужна — ее можно заменить небольшими группами людей с бомбами в руках. Но террористы не могут ликвидировать угнетение. На следующий после убийства царя в 1881 году день на трон взошел новый царь, за которым стояло крепкое полицейское государство, репрессировавшее всех, кто сражался против царя. В то время, когда у русских террористов XIX века была определенная социальная база, террористы 1970-х годов активно действовали в секретных организациях, в результате действий которых погибали мирные граждане. Нынешние марксисты выступают против терактов, в том числе, например, против поджогов автомобилей, так как это вредит окружающей среде и животным.

Марксистская критика террористов не означает, что нужно, как Куртуа, игнорировать государственный террор. «Черная книга коммунизма» критикует действия освободительного движения, ФНО, во время Алжирской войны, но не французское колониальное правительство. Это, конечно, особенно показательно, если учесть, что книга была опубликована во Франции. Террор, осуществляемый правительствами и крупным бизнесом на Западе, например, американская поддержка террора Турции в Курдистане и группы наемных убийц компании Shell в Нигерии, не находит отражения в черных книгах Куртуа.

«Красный террор», который в сентябре 1918 года провозгласило большевистское правительство, не имеет ничего общего с тем, что сегодня называется терроризмом. «Красный террор» был полностью открытым процессом, решение о котором приняла советская власть. Он был направлен против тех, кто вел войну против рабочего правительства и власти советов. Красный террор защищал революцию и освобождение угнетенных, а не эксплуатировал колонии и рабов.

Возможно, что бывшие леваки-маоисты, когда-то высоко ценившие Сталина, хотели бы видеть нерушимой смычку «Ленин-Сталин». То, что они сами не понимают различий между живым марксизмом и эгоистичной догмой бюрократии, конечно, говорит о многом. В своем интервью Куртуа объясняет, как он сам был «профессиональным революционером» (маоистом), находившимся в шаге от того, чтобы развязать «вооруженное восстание». После трёх лет пребывания в такой среде он решил вернуться к научной деятельности в 1971 году. Сегодня Куртуа пишет, что Сталин был «достойным наследником» Ленина «в области стратегии». У Сталина, по словам Куртуа, было «представление о мировом развитии». Он ссылается на сделку между президентом Франции де Голлем и Сталиным после Второй мировой войны, которая предоставила Сталину контроль над Польшей. Идею Сталину подсказал премьер-министр Великобритании Черчилль, во время встречи лидеров стран антигитлеровской коалиции, когда еще шла война. Черчилль предложил Сталину поделить Европу на сферы влияния.

По сделке Сталина с де Голлем было понятно, что Французская коммунистическая партия, у которой было огромное влияние в связи с тем, какую роль она играла во время войны и после победы Советского Союза, должна была быть тише воды ниже травы. Это соглашение только усиливает гигантскую пропасть между Лениным и Сталиным. Стратегия Ленина была направлена на усиление рабочей борьбы и социализма по всему миру. Сталин же действовал, исходя из своих узконационалистических интересов и интересов бюрократии. Ту же директиву, которую направили Французской коммунистической партии, получили также итальянская и греческая партии. Последнюю позже уничтожили британские войска, ей не было оказано никакой поддержки со стороны Советского Союза. В Китае в 1946 году Сталин поддержал Чана Кайши.

Идея, что Сталин был превосходным стратегом — миф. Он отказывался верить сообщениям о том, что Гитлер готовил военное нападение в июне 1941 года, что дало нападавшим на СССР большое преимущество, несмотря на то, что в тех сообщениях даже указывалось точное время нападения.

1917 год

Николя Верт написал самые длинные и наиболее подробные разделы «Черной книги коммунизма», о Советском Союзе. Его последняя глава, однако, содержит множество оговорок, которых нет у шведских авторов — Скотта, Лейонборга и других. Верт пишет о том, что в научных исследованиях остается «много неясного» и о «вопросах, которые все труднее исследовать». Как и у других авторов, его раздел становится чрезвычайно однобоким, когда речь заходит о «коммунистическом насилии», он не предлагает более широкого обсуждения политики и общества.

В отличие от шведских антикоммунистов, Верт описывает 1917 год как «социальную революцию». Также он не пытается убедить читателя, что большевикам не хватило поддержки: «На короткий, но решающий момент (конец 1917 года) выступление большевиков... совпало со стремлениями большинства, хотя цели и средства их достижения различались у тех и у других». Верт описывает глубокий кризис, который затронул Россию во время войны: «Становилось очевидно, что самодержавие более не способно вести войну». Но Верт не говорит, для кого это было очевидно. Сам царь не считал очевидным, что он должен отречься от престола. И либеральная буржуазия, как в России, так и в союзных государствах Англии и Франции, не считала это очевидным. С другой стороны, большевики ощущали растущую поддержку их критики войны. Число забастовок и протестов среди рабочих начало расти уже в 1916 году.

Верт правильно описывает ситуацию после Февральской революции как двоевластие между Временным правительством и органами власти рабочих, советами. «Переменчивое и непостоянное общественное мнение», которое он решительно относит к слабости советов, было, по сути, огромным их преимуществом перед другими органами. Новые идеи и партии могли получать поддержку, потому что делегатов в советы было возможно отозвать.

Верт также раскрывает правду о «демократическом», по словам Скотта, периоде с февраля по октябрь: «Три состава Временного правительства, сменявшие друг друга в период между 2 марта и 25 октября 1917 года, показали полную его неспособность решить проблемы, доставшиеся в наследство от старого режима: экономический кризис, продолжение войны, рабочий и земельный вопросы». Но он оправдывает это, говоря, что Временное правительство хотело быть именно таким, каким оно называлось — временным. У него было «слишком щепетильное отношение к законности», и поэтому оно не объявляло о выборах. Но что изменилось бы, если бы буржуазное правительство убрало приставку «временное» из своего названия? Верт не может объяснить, почему политика Временного правительства провалилась по всем вопросам. Причина, по которой оно потерпела неудачу, заключается в его классовой базе. В правительстве доминировали интересы землевладельцев и представителей бизнеса, которые и были ответственны за «рабочий и земельный вопросы». Как они могли бы решить проблему «продолжения войны», не прекратив войну, что настроило бы против них как их генералов, так и их буржуазных друзей в странах-союзницах? Сам Верт описывает, как правительство хотело вызвать «широкий прилив патриотизма». Но поскольку они «ученые», Верт, Куртуа и другие не хотят описывать, как бы выглядела альтернатива приходу к власти советов.

Верт показывает, как революция развивалась благодаря «неоспоримой радикализации требований и общественных движений». С июля по октябрь дезертировало два миллиона солдат. Во время крестьянских восстаний в сельских районах «тысячи крупных помещичьих хозяйств подверглись грабежу, а сотни их владельцев были убиты». Эти движения в конечном итоге объединились под программой большевиков, которая привела к Октябрю. Большевики организовали восстание, когда рабочие окончательно захватили власть и отдали ее в руки II съезда Советов.

Николя Верт дает буржуазную (и сталинистскую) версию истории большевиков. Партия была якобы элитарной организацией, «состоящей из отборных революционеров-профессионалов», «антиподом... партиям, широко открытым для сочувствующих, для борьбы мнений и дискуссий, т. е. таким, какими были российские меньшевики и почти все европейские социал-демократы». Если это так, то почему большевики, а не меньшевики стали самой большой партией, особенно среди рабочих в России, сначала в 1912-1914 гг., а затем и в 1917 году? После Октября большевики также получили поддержку со стороны большинства социал-демократических партий Франции, Испании, Италии и Норвегии, среди прочих стран. А те партии, которые были «широко открыты для сочувствующих, для борьбы мнений и дискуссий», на самом деле были похожи на Социал-демократическую рабочую партию Швеции, которая сознательно работала над исключением собственной молодежной организации и большой части партии. В то же время, социал-демократические партии были еще и весьма элитарными, лидеры и парламентские фракции которых открыто игнорировали решения, принятые на партийных съездах или членами партий. У носителей иных взглядов было больше прав у большевиков, которые стремились установить общую позицию путем обсуждений и дискуссий.

Очевидно, что Верт не знает ни Ленина, ни большевиков. Он утверждает, что в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма» Ленин впервые предсказал, что революция сможет впервые развиться в «стране, еще недостаточно развитой экономически, — такой, как Россия — при условии, что во главе революционного движения станет дисциплинированный авангард», который потом развяжет гражданскую войну. Это неправда — книга не содержит ничего подобного. Ленин писал «Империализм...» с января по июнь 1916 года. Центральное внимание книга уделяет социалистическому анализу того, как финансовый капитал и основные монополии борются за власть во всем мире. Она полна экономических цифр и фактов, например, о том, что колониальные державы угнетали один миллиард представителей порабощенных наций. «Империализм...» не рассматривает вопрос революционного авангарда, тем более в России. Чтобы царская цензура пропустила его работу, Ленин даже избегал обсуждения российского империализма. В предисловии к более позднему изданию он пишет, что читатель может легко узнать Россию, где речь идет о Японии.

То же самое касается гражданской войны. «Черная книга коммунизма», которой вторит Стаффан Скотт, утверждает, что одной из целей Ленина и большевиков была гражданская война. Это абсурд. Действительно, после начала Первой мировой войны Ленин выступал за то, чтобы уже шедшая война превратилась в гражданскую войну. Этот лозунг использовался, чтобы полностью дистанцироваться от тех, кто поддерживал войну. Гражданская война в этом контексте означала революцию, свержение воюющих правительств. Ленин с большевиками выступали за то, чтобы рабочие взяли власть в свои руки, и они понимали, что этого не может произойти из-за реакции старого правящего класса. После поражения Парижской коммуны в 1871 году против французских рабочих была развязана односторонняя гражданская война; такая же война, только в меньших масштабах, велась после революции 1905 года против российских рабочих. Под гражданской войной в этом смысле отчасти понималось обращение оружия против своих угнетателей, а не против солдат по другую сторону фронта, а отчасти под ней понималась подготовка к защите от неизбежной контрреволюции. Просто смешно обвинять большевиков в том, что они хотели гражданской войны после октября 1917 года. Зачем? Чего можно достичь войной, когда у них уже была власть и растущая поддержка? У этого утверждения нет доказательств, а мы знаем, что у большевиков не было причин скрывать свою политику. Практическая политика большевиков сразу после Октября фактически указывает на то, что большевики частично забывают о собственном понимании неизбежной вооруженной контрреволюции. Об этом свидетельствует то, что они освободили белых генералов при единственном условии, что они не возьмут в руки оружия.

Однако, подчеркнув «элитарность» большевиков, Верт не может устоять перед искушением покритиковать партию с совершенно другой точки зрения: «Знаменитая партийная дисциплина стала скорее символом, чем реальной силой». Он пишет, что рядовые члены партии шли дальше, чем хотелось руководству, и что партия была почти полностью уничтожена: «...нетерпение низов... привело, после кровавых демонстраций 3-5 июля... к аресту одних ее лидеров и уходу в подполье других, включая Ленина». Эти цитаты, вероятно, говорят о России 1917 года и о большевиках гораздо больше, чем Верт мог понять. В противовес мифу о ленинском кнуте и о стремлении Ленина к власти нам дан пример давления со стороны независимых большевиков из низов, которые хотели идти дальше. Но Верт не пишет, почему проходили июльские демонстрации. В июне военное наступление Временного правительства, с радостью поддержанное правительствами и лидерами социал-демократов в Англии и Франции, закончилось полным провалом. Обострялся социальный кризис. Наиболее воинственно настроенные рабочие и солдаты в Петрограде теперь захотели свергнуть правительство и установить власть рабочих. Большевистское руководство с Лениным утверждали, что еще рано, что столица рискует изолировать себя. Когда движение все равно продолжало расти, большевики приняли в нем участие, пытаясь сдержать его. Верт называет июльские дни «кровавыми», но не пишет ни о том, что произошло и почему, ни и о том, почему большевистские лидеры, такие как Троцкий, были арестованы или почему Ленин был вынужден уйти в подполье. Что это за «демократический» режим, если он открыл огонь по демонстрантам и объявил большевистскую партию незаконной? Противники большевиков, от генералов до меньшевиков, пытались уничтожить партию раз и навсегда, распространяя ложь, согласно которой большевики в июле пытались захватить власть. Этот удар против большевиков сочетался с массовыми репрессиями. 12 июля на фронте была восстановлена смертная казнь, а 18 июля был распущен парламент Финляндии.

Но когда в конце августа генерал Корнилов двинулся на Петроград, чтобы совершить переворот, направленный против Временного правительства, премьер-министр Керенский, эсер, был вынужден снять запрет на большевиков, чтобы остановить Корнилова. Рабочие и солдаты-большевики сыграли решающую роль в защите от военного переворота, который быстро потерпел неудачу. Это ознаменовало начало быстро растущей поддержки партии большевиков. Большевики получили большинство мест в советах, а Троцкий, который более месяца находился в заключении, стал председателем Петроградского совета. Поскольку массовое дезертирство из армии способствовало усилению крестьянских восстаний в сельской местности, стало возможным захватить власть. Верт говорит о «внедрении большевиков» в Военно-революционный комитет Петроградского совета, который подготовил восстание в октябре. Но зачем большевикам надо было внедряться в него, если у них было большинство в совете?

После Октября

После Октября единственным союзником большевиков была «небольшая группа левых эсеров», — пишет Верт, чтобы дать представление об изоляции большевиков. Но он также вынужден отметить, что к концу 1917 года и в начале 1918 года не было серьезных противников, которые могли бы угрожать новому рабочему правительству. Низкий уровень контрреволюционного насилия также дает возможность еще раз оценить намерения большевиков. Если «целью» была гражданская война, то зачем ждать до 1918 года? К этому моменту белые собрали свои армии, и началась уже военная интервенция иностранных армий — не только бывших противниц России во время войны, Центральных держав (Германии, Австрии), но и бывших союзниц России (Англии, Франции), войска которых высадились в России летом 1918 года. Когда встал вопрос о подавлении Русской революции, между двумя империалистическими лагерями, которые ранее три года вели кровопролитную войну друг против друга, быстро установился новый альянс. Британская пропаганда войны с Германией полностью игнорировала немецкую интервенцию против советского правительства весной 1918 года. Важнее всего были общие классовые интересы.

Верт хочет очень быстро перепрыгнуть через осень 1917 года. Он кратко упоминает два декрета о мире и о земле, которые были приняты на II съезде Советов — собрании, которое избрало новое правительство под руководством Ленина. Теперь принимаются решения по вопросам, которые сельская беднота требовала решить с февраля и которые уже начали претворяться в жизнь — кардинальное перераспределение земли. Именно большевики фактически реализовали лозунг социалистов-революционеров о том, что земля должна принадлежать тем, кто работает на ней, т. е. 100 миллионам крестьян. 30 000 крупных землевладельцев, которых ненавидели все различные слои крестьян, потеряли контроль над землей, не получив компенсации. Декрет большевистского правительства о мире также был историческим решением мирового значения, о котором миллионы солдат и их семьи мечтали на протяжении трех лет. Верт также пишет, что большевики «словно бы» побуждали нерусские народы вступить на путь освобождения. Фактически правительство приняло декларацию о том, что все народы равны и суверенны; что у всех народов есть право на самоопределение, включая право создавать свои собственные государства; что отменяются все национальные и религиозные привилегии.

Решения об отмене смертной казни на фронте или о запрещении расизма, которые показали, к чему стремился режим, остаются неизвестными читателям «Черной книги коммунизма». То же касается и решения легализовать аборты и развод — Россия стала первой страной, которая сделала это. Это же справедливо и в отношении свободы печати, когда в первый раз в мире печатные станки стали доступны практически всем. О том, что власти можно было критиковать открыто и публично, на улице, без каких-либо ограничений, хорошо писали очевидцы. Анархисты и меньшевики были совершенно свободными и могли, например, организовывать массовые демонстрации во время похорон Кропоткина и Плеханова. На III съезде Советов, первом после прихода рабочих к власти, поддержка большевиков была еще больше. В Исполнительный комитет вошли 160 большевиков и 125 левых эсеров. Но также и представители шести других партий, в том числе два лидера меньшевиков. Советская демократия распространилась в каждый район и город, где рабочие и угнетенные устанавливали новые органы власти, местные советы, свергшие старых господ.

Виктор Серж пишет в своей книге «Год первый русской революции», что противники большевиков действовали по принципу «против большевиков все средства хороши». Первоначально они надеялись военным путем уничтожить новое правительство. Когда их постиг полный провал, они начали организовывать забастовки, восстания и подрывную деятельность, а в это время перегруппировывали свои войска.

Когда новое правительство должно было сформироваться после Октября, в большевистской партии развился новый кризис. Некоторые из партийных вождей, например, Зиновьев, выступали за социалистическое коалиционное правительство. В то время, как большинство большевиков отвергало требования меньшевиков и эсеров о том, например, чтобы Ленин и Троцкий вышли из правительства, несколько большевиков покинули правительство и партийное руководство. Однако позже Зиновьев вернулся, а левые эсеры в декабре вошли в правительство, когда крестьянские советы проголосовали в поддержку нового правительства.

В начале 1918 года Ленин был в меньшинстве среди большевиков, считая, что обещание мира нужно сдержать, даже если его цена на переговорах с Германией будет очень высока. Левых коммунистов, заявлявших, что Советская Россия должна вести революционную войну против Германии, поддерживали партийные организации в Петрограде и Москве. Их возглавлял Бухарин, который в течение двух недель публиковал ежедневную, а затем еженедельную газету; к ним относились такие большевистские лидеры, как Радек, Владимир Смирнов и Александра Коллонтай. Их позиция заключалась в том, что лучше проиграть такую войну, чем идти на уступки Германии. Они считали, что революционная война зажжет революцию в Германии и в других странах. Троцкий стоял посредине между двумя этими позициями, он утверждал, что на уступки следует идти только тогда, когда нож уже держат у горла. Ленин считал это слишком рискованным, учитывая, что у советского правительства еще даже не было армии. Левые коммунисты недооценивали риск поражения Русской революции. От поражения бы также пострадал рабочий класс по всему миру, так же как поражение Парижской коммуны в 1871 году усилило реакцию в других странах. Ленин был вынужден признать, что он находился в меньшинстве и переговоры с Германией ни к чему не привели. Вопрос был решен, когда Германия снова объявила войну и в течение нескольких дней завоевала крупные части страны. Тогда глава делегации на переговорах, Троцкий, перешел на позицию Ленина, чье мнение теперь разделяло большинство.

Правительство было вынуждено согласиться с условиями Германии, ознаменовав этим начало конца войны. Ленинская точка зрения доказала, что она, в отличие от позиции левых коммунистов, была основана на реалистичной оценке военного соотношения сил. Левые коммунисты, которые говорили, что они, вероятно, уйдут в раскол, по предложению Ленина вопреки их желанию были переизбраны в центральный комитет партии. Это еще раз продемонстрировало большевистские традиции демократических дискуссий. К лету левые коммунисты де-факто перестали существовать как тенденция.

Большевики при Ленине никогда не вводили постоянного запрета партий. Буржуазные газеты в Петрограде не запрещали до 3 августа 1918 года, хотя они уже давно встали на сторону вторгающихся империалистических армий. Левые эсеры, которых как Скотт, так и «Черная книга коммунизма» изображают как жертв большевистской эксплуатации, вышли из правительства по собственной воле. Причина этого шага заключалась в том, что они выступали против мирного соглашения с Германией и, как Бухарин, отстаивали линию революционной войны. Разница между ними и левыми коммунистами состояла в том, что левые эсеры не признали демократически принятого решения и попытались спровоцировать новую войну. 6 июля 1918 года, во время проведения V съезда Советов, был убит германский посол. Левые эсеры взяли на себя ответственность за убийство и объявили себя единственной правящей партией. 30 августа они убили большевистского вождя Урицкого и тяжело ранили Ленина. 20 июня правые эсеры убили уже другого лидера большевиков — Володарского.

Можно ли было устранить большевиков? Послеоктябрьский период был также испытанием и для других партий. Были ли они готовы принять поддержку большевистского правительства со стороны большинства в советах? В Баку большевики проиграли в голосовании, в результате которого меньшевики и эсеры призвали британские войска «помочь» им установить «демократию». 26 большевистских вождей, добровольно ушедших в отставку, были вынуждены бежать, но их арестовали и казнили по приказу британского генерала Томпсона. К сожалению, условия гражданской войны одержали верх над готовностью большевиков продолжать борьбу с другими партиями, чтобы получить поддержку большинства рабочего класса.

Красный террор

Красный террор был объявлен большевиками в сентябре 1918 года. То, что поражает в период до этой даты, — насколько сдержанно вели себя большевики. Когда 1 декабря 1917 года буржуазная партия кадетов была объявлена незаконной, это привело лишь к нескольким арестам. В течение первой половины 1918 года красные казнили 22 человека, а во второй половине года — 6 000 человек. Красный террор был принят только после кровавых расправ, которые белые устраивали в Финляндии, Баку и Украине, а также после убийств и покушений на лидеров большевиков.

В то время советское правительство было окружено Красновым и Деникиным с юга, немцами с запада и чехословацким корпусом с востока. Империалистические армии вторгались в страну. Согласно Верту, летом 1918 года в районах, контролируемых большевиками, произошло 140 восстаний и мятежей. Левый эсер Лацис, один из людей, ответственных за силы безопасности советского правительства, писал: «Они убивают нас сотнями и тысячами. Мы казним их по одному, после долгих обсуждений перед комиссиями и судами. В гражданской войне нет места для суда над врагами».

В силу необходимости большевистское правительство было вынуждено принимать решения, которые не были отражены в их программе. В Петрограде усилился голод. Такие преступления, как разбой, накопительство, спекуляция и пьянство теперь подвергались суровому наказанию. Чтобы попытаться решить проблему голода, была введена система принудительной реквизиции продуктов питания. Были мобилизованы целые продовольственные армии, которые забирали еду для тех, кто голодал, в случае необходимости применяя насилие. Прямо как и с «военным коммунизмом», который применялся в промышленности, это возникло только в силу абсолютной необходимости, это был большой отход от пути, который прокладывали большевики.

У сил безопасности, ЧК, и у молодой Красной армии, созданной Троцким, была оборонительная цель — защитить советский режим и уменьшить нищету и голод. Единственная возможность победить была в политике, потому что было достаточно людей, готовых пойти на необходимые жертвы. Бороться за революцию и, например, будучи пушечным мясом или, командуя им, защищать непопулярный режим — это совершенно разные вещи. Красный террор никогда не был тайной — о нем можно прочесть в работах Ленина. В то же время ясно, что большевики боролись за то, чтобы как можно быстрее снизить масштабы террора. Это было в том числе видно по их отношению к тем, кто сдался.

Верт, в отличие от Стаффана Скотта, также показывает истинное лицо белых. Особенно важно было рассказать об их антисемитизме. Верт упоминает о том, как на митингах звучало про Зиновьева и Ленина: «Долой евреев и комиссаров!» и как солдаты кричали: «Бей жидов!». Жестокость гражданской войны в Украине можно объяснить, в частности, антисемитизмом. Белые нападали под лозунгами типа «Украина для украинцев без большевиков и евреев!». Красная армия подавляла казачьи восстания, которым содействовала белая армия адмирала Колчака. Казаки, которые, как утверждает автор, особо пострадали от террора, заявили, например: «Мы, казаки (...), за свободно избранные Советы. Мы против коммунистов, коммун и жидов». По оценкам Верта, от белых погромов, которые в 1919 году проводили войска Деникина, пострадало 150 000 человек.

Советское правительство быстро получило поддержку со стороны меньшинств России. В Красной армии насчитывалось до 50 000 солдат китайского происхождения. Для немцев Поволжья была создана отдельная советская область. В расистской пропаганде эту поддержку называли предательством против России.

Красная армия подавляла десятки крестьянских восстаний, которые объявляли о своей поддержке Деникина. Поэтому особенно интересно, что одним из важнейших источников для Верта являются материалы «Комиссии по расследованию злодеяний большевиков» того же генерала Деникина. Ее расследования легли в основу книги «Красный террор в России», написанной С. П. Мельгуновым в 1924 году. А авторы «Черной книги коммунизма» так хвастались, что писали ее по «новым исследованиям»! Верт, однако, пишет, что Мельгунову было трудно отличить систематическую практику терроризма и неконтролируемые эксцессы. Маловероятно, что красные в сложившихся условиях не устраивали кровавых расправ. Сторона красных никогда не скрывала факта массовых убийств. Виктор Серж говорит о «красных бригадах, совершенно недисциплинированных, часто пьяных, часто под командованием авантюристов...», которые дискредитировали авторитет советов. Но вопрос в том, что было предопределенной политикой, а на что толкал путь развития. Верт также пишет о первой службе безопасности: «Эти комиссары зачастую принимали те или иные меры, не дожидаясь санкции ни правительства, ни Центрального Комитета партии большевиков». Верт упоминает критику высокопоставленными большевиками «разложения» местных органов ЧК и против реквизиции, при которой экспроприированные товары попадали в руки местных начальников ЧК. Он также говорит о «возмущении» Троцкого предложением главы ЧК, Дзержинского, о том, что члены партии должны были передавать силам безопасности информацию об уклонах внутри партии. Поскольку большевики не пытались скрыть тот факт, что они начали проводить Красный террор, несомненно, что руководство не санкционировало многие действия ЧК.

В России в 1917 году и в последующие годы не было возможности «третьего пути» между властью советов и военной диктатурой. Для меньшевиков и эсеров этот вопрос встал ребром. Меньшевистское руководство уже встало на сторону буржуазии во время Первой мировой войны. Когда в январе было распущено Учредительное собрание, обе партии начали переговоры с представителями Франции и Великобритании. Вместе с буржуазными кадетами в июне 1918 года они создали в Самаре новое Учредительное собрание, находившееся под защитой чешских бандформирований. Собрание распустило советы. Большевиков массово убивали. Собственная газета Учредительного собрания писала об «эпидемии случаев самосуда». С самого начала было ясно, что истинной силой, которая стояла за этим Учредительным собранием, был французский посол. В какой-то момент от Урала до Владивостока насчитывалось 20 различных государственных образований. Однако Собрание в Самаре было недостаточно сильным для империализма, и его сменила диктатура Колчака, которой также руководил французский посол. Видных меньшевиков и эсеров казнили. То, что произошло в Самаре, показало, что бы произошло по всей России, если бы большевики и советы не взяли власть в свои руки — военная диктатура, при которой не только большевиков, но и меньшевиков, эсеров и других бросили бы в тюрьмы и убили.

Голод в России летом 1922 года затронул, по словам Верта, 30 миллионов человек, из которых пять миллионов человек погибли. Он был прямым результатом интервенции и гражданской войны, а отчасти и продовольственной блокады, которую Запад организовал в январе 1919 года. В том же году экспорт из-за рубежа и импорт в Россию были практически на нулевом уровне. Германия оккупировала Украину, которая составляла очень большую долю сельскохозяйственного производства в царской России. Когда Верт пишет, что карточная система распределения продовольствия при советском правительстве была «несправедливой», потому что рабочие получали больше пищи, он лишь подчеркивает тот факт, что, вероятно, впервые «несправедливость» не была направлена на рабочий класс. Но пайки были слишком малы для всех, и они стали главной причиной краха всего рабочего движения, советской системы и даже большевистской партии.

Интересно, что Верт упоминает, что до февраля 1919 года к эсерам относились очень мягко. Но когда в декабре 1918 года эсеры открыто выступили на съезде в пользу вооруженной борьбы против правительства, это объявление войны поставило эсеров на сторону контрреволюции.

Предпринимаются попытки сравнить трудовые лагеря, которые существовали во время гражданской войны, с более поздними сталинскими лагерями и архипелагом ГУЛАГ. Но Верт также отмечает, что 70 000 человек, которые в 1921 году, по его словам, находились в трудовых лагерях, жили при «относительно мягком политическом режиме». После гражданской войны лагеря были закрыты, они открылись вновь только в 1929 году, вместе с сталинской принудительной коллективизацией. Верт приводит слова Иосифа Бергера, революционера, который после нескольких лет, проведенных в сталинском трудовом лагере, эмигрировал в Израиль. Но Бергер в своей книге подчеркнул, как руководство трансформировалось при Сталине: «Радикальная перемена произошла только при Сталине, когда его сторонники стали получать щедрые материальные вознаграждения по его указаниям. Накануне решительной схватки с оппозицией руководство партии совершенно отказалось от всякой борьбы с привилегиями». Схватка, о которой он говорит, произошла в 1926 году, когда Зиновьев и Каменев на короткое время присоединились к оппозиции Троцкого против сталинизма.

Коминтерн

Большевики с Лениным «вскоре» после октября 1917 года поняли, что революция должна быть мировой, — пишет Стефан Куртуа в разделе, посвященном Коммунистическому интернационалу. Это только показывает, насколько мало он понял или насколько сильно он хотел извратить большевистский интернационализм.

Ленин и российские социал-демократы больше ориентировались на весь мир, чем большинство других партий во Втором интернационале до Первой мировой войны. Тому было несколько причин. Сами российские лидеры сами жили в изгнании. Царская Россия была государством со множеством угнетенных народов. В России друг с другом сосуществовало много разных экономических уровней развития, иностранным банкам и крупному бизнесу принадлежала значительная часть капиталистического сектора экономики. Поэтому судьба Русской революции была полностью связана с международными процессами. Кроме того, большевики были теоретически и политически более развиты, чем лидеры социал-демократов в Западной Европе, находившиеся под влиянием своего буржуазного окружения.

Интернационализм Ленина не был чем-то припасенным для торжественных речей или чем-то, что он открыл в 1917 году — он был практическим инструментом для освобождения рабочего класса. Только интернационализм мог положить конец Первой мировой войне и колониальной эксплуатации и заложить основу для новой экономической, политической и социальной системы.

Социализм не мог существовать как чисто национальное политическое течение, тем более как общественная система только в одной стране. Со времени краха Второго интернационала, когда началась война, большевики призывали к созданию нового интернационала.

Однако сразу после Октябрьской революции большевики все еще были изолированы, а империалистические державы смогли вторгнуться в Россию. Ситуация изменилась, когда осенью 1918 года континент захлестнула волна революции. Немецкого монарха свергнули. Рухнула Австро-Венгерская империя, на руинах которой образовались новые государства. Рабочие и солдаты требовали от новых правительств немедленного прекращения огня. Основанные на модели советов, в Германии и во многих частях бывшей Австро-Венгрии были сформированы рабочие советы, число которых быстро росло. Целью было создать новые, советские, республики. Формировались коммунистические партии (партия большевиков сменила название на Коммунистическую партию в 1918 году). Ключевую роль в этом процессе играла новая немецкая Коммунистическая партия, лидеры которой, Роза Люксембург и Карл Либкнехт, выступали за новый, третий, интернационал. В начале 1919 года их убили немецкие контрреволюционеры, за которыми стояла армия и правые социал-демократы. В марте 1919 года представители коммунистических партий и групп из 21 страны собрались на учредительную конференцию Коминтерна. Немецкая партия хотела подождать, пока новый интернационал формально не будет построен, но решение об учреждении интернационала было принято при поддержке всех других делегатов. Правильность этого шага показал стремительный рост Интернационала. Через шесть месяцев Коминтерн насчитывал миллион членов, половина из которых проживала на территориях, ранее подконтрольных Российской империи.

Для Стефана Куртуа революций в Европе и сильного желания людей создать новый интернационал никогда не было. Коминтерн был всего лишь инструментом российского правительства, каковым он станет при Сталине. Но на самом деле участники первого конгресса представляли независимые партии и группы, которые дистанцировались от тех групп, которые теперь, поскольку война закончилась, хотели реформировать старый интернационал и поступить по принципу «что было, то прошло», если речь заходила об их шовинистской позиции во время войны. Коммунистический интернационал нужно было построить на четкой революционной марксистской основе.

Коминтерн отличался от Второго интернационала еще и тем, что организовывал группы и партии в колониальном мире. На Втором конгрессе Коминтерна в 1920 году участвовали 30 делегатов от угнетенных народов Азии, в том числе которых ранее угнетал царизм.

Куртуа также совершенно не видит изменений в политике Коминтерна. Например, Мартовское действие в 1921 году в Германии он рассматривает как попытку коммунистов захватить власть, после которой прошли кое-какие дебаты. В действительности же Восстание в Средней Германии было преждевременной попыткой взять власть в свои руки без явной поддержки большей части рабочего класса. На Третьем конгрессе Коминтерна в 1921 году это восстание и его тактика «путчизма» подверглись критике. Конгресс заявил, что задача заручиться поддержкой большинства рабочих по-прежнему продолжает стоять в Германии и других странах. В результате была поддержана идея единых фронтов, то есть сотрудничества с рабочими партиями, когда дело касается участия в конкретных событиях, при условии, что политические программы разных партий не размываются.

Кажется, Куртуа считает, что целью Коминтерна было быть точной копией большевистской партии. Сравните это мнение с тем, что Ленин подчеркивал, что события в России характеризуют факторы, свойственные России, которые не могут быть применены повсюду. В книге «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» (1920) Ленин ответил тем, кто считал, что политика большевиков — это просто «пощечина» революции. Ленин защищал традиции большевиков от ультралевых членов Коминтерна, выступавших против участия в выборах и работы в профсоюзах. Ленин объяснил, что большевики, имея в основе четкую политическую программу, использовали самые разнообразные методы. Коминтерн был далек от однородного интернационала, просто выполнявшего «инициативы Ленина». На первые конгрессы приглашали представителей как ультралевых, так и оппортунистических тенденций в рабочем движении, перешедших в Коминтерн благодаря Октябрьской революции. Тогда спорили много и напряженно. Ленин и большевики по нескольким вопросам оказывались в меньшинстве и были вынуждены, пойдя на компромисс, переформулировать свои предложения. Ленин, Троцкий и другие большевистские лидеры признавали свои ошибки и постоянно анализировали предыдущие решения и точки зрения.

Разница со сталинизмом — это разница между демократическими дискуссиями и диктатурой. При Сталине не было никаких споров, никакой оппозиции, не было голосований. Каждый шаг Сталина назывался гениальным.

«Черная книга коммунизма» не касается вопроса международной политики и поэтому у нее нет возможности обсуждать и вырождение Коминтерна. Что особенно ясно, так это то, что ее авторы не хотят обсуждать политическую критику Троцкого. Когда в середине 1920-х годов Коминтерн под руководством Сталина создал «англо-русский комитет единства» — орган сотрудничества российских и британских профсоюзных лидеров, его решение ознаменовало важный поворот в политике. Теперь альянсы означали, что всякую критику нужно оставить в стороне. Английских профсоюзных лидеров, которые работали в комитете, Москва расхваливала в то самое время, когда в 1926 году они предали Всеобщую стачку в Британии. Британские коммунисты зашли в тупик, когда они пытались следовать линии Москвы. Троцкий показал, как комитет нарушил принципы большевизма, в котором никогда не нужно было скрывать политические разногласия, как это начали делать Сталин, а теперь уже и Коминтерн. Это лишь один из многих примеров вырождения Коминтерна.

В разделе, посвященном гражданской войне в Испании, Куртуа вообще не понял цели Сталина. Куртуа довольствуется утверждением, что Сталин хотел получить контроль над республиканским государством. Гражданская война началась в июле 1936 года, когда генерал Франко объявил войну правительству. Правительство представляло собой коалицию, народный фронт, избранную в феврале. Социалистическая партия была крупнейшей партией, но буржуазные партии, входившие в народный фронт, изначально имели большинство в правительстве. Выборы правительства народного фронта привели к колоссальной радикализации, когда рабочие бастовали, а крестьяне захватывали землю. В то время как народное правительство фронта опасливо колебалось, рабочие и бедные крестьяне начали революционную войну против войск Франко. В этой классовой войне, фронт которой пролегал в Арагоне, а ее политическое управление находилось в Каталонии, одерживались огромные победы над Франко. Эта борьба испугала как фашистов, так и буржуазные партии в народном фронте. Сталин счел своим долгом вмешаться и сокрушить революцию рабочих. Отсутствие партии сознательных революционеров (большевиков) дало ему такую возможность. Вполне вероятно, что Сталин надеялся добиться своего рода компромисса в Испании, но его главной целью было предотвратить победу рабочего класса. Если бы власть рабочих в Каталонии распространилась и утвердилась в остальной части Испании, это бы оказало огромное воздействие на все страны мира, в том числе на Советский Союз, и в результате стало бы большей угрозой режиму Сталина, чем могли стать буржуазные правительства. Победа революции в Испании также помешала бы Сталину заключить союз с западными державами.

Высокие моральные устои?

Противники большевиков обвиняют их в том, что они, как иезуиты, считают, что «цель оправдывает средства». Когда Троцкий в 1930-х годах отвечал на это обвинение, он отметил, что даже иезуиты не считали, что все средства хороши для достижения конечной цели. То, что иезуиты якобы занимали такую позицию, распространяли протестанты и католики, когда они боролись за свои цели. Точка зрения иезуитов заключалась в том, что можно использовать различные средства, но аргументы за или против их использования зависят от цели.

Троцкий спрашивал своих противников: какие у вас моральные принципы? После прочтения «Черной книги коммунизма» этот вопрос остается без ответа. Большевиков обвиняют в том, что их целью была гражданская война, несмотря на то, что они начали эту оборонительную войну только когда новое правительство подверглось военному нападению. Однако еврейские погромы, которые совершали белые, можно понять и простить, как и любое преступление, совершенное «демократическими странами». О войне США во Вьетнаме и Индокитае следует забыть, как и то, что четырех студентов, вышедших в 1970 году в Кентском университете в Огайо на демонстрацию против этой войны, застрелила Национальная гвардия.

Троцкий ответил на свой вопрос. Для него моральный кодекс марксистов в том, что нужно посвятить свою жизнь борьбе за угнетенных и стремиться к как можно высокому уровню сознания, когда речь идет об идеях и незнанию страха в борьбе. Средства нарушали этот моральный кодекс, если они стравливали разные части рабочего класса друг с другом, чтобы массы не возмущались тем, что им не дают участвовать в политике, подорвать веру масс в себя и свои организации, а также подчинить их буржуазии.

Мораль — это классовый вопрос. Крах сталинизма и несущественные победы глобализированного капитализма привели к росту антисоциалистической пропаганды. «Черная книга коммунизма» и деятельность Стаффана Скотта являются ее частью, а не вкладом в серьезное обсуждение политики или морали.

V.

«Государство и революция» сегодня

В течение нескольких десятилетий социальное государство в Швеции, судя по всему, очень сильно отличалось от государства, описанного в «Государстве и революции», по крайней мере внешне. Послевоенные реформы подразумевали, что пенсии, уход за детьми и страхование родителей становятся частью обязанностей и расходов государства. На протяжении десятилетий даже рабочие ощущали чрезвычайно положительный характер государства. Государство было тем же самым, что общество, иначе говоря, идею «государство — это все мы» разделяли все. Она подкреплялась тем, что социал-демократы долгое время формировали правительство, идеей о том, что «правит» рабочая партия. Сталинская Коммунистическая партия Швеции также придерживалась такой точки зрения на государство в послевоенный период.

Сегодня буржуазные стратеги сознательно возвращают государство к его настоящей роли — поддержанию правопорядка правящего класса. «Государство — ночной сторож», как его называла Шведская конфедерация работодателей (SAF) в своей неолиберальной программе.

Сокращения и приватизация 1990-х годов сводились к тому, чтобы посадить государство на диету и сократить его расходы на «второстепенные» нужды до минимума. В то же время буржуазия предпринимает попытку укрепить и поднять статус репрессивного аппарата государства. Армию нужно «осовременить» и привести к мировым стандартам. Закон должен существовать для защиты частной собственности, а трудовое законодательство, защищающее права профсоюзов, в результате должно быть упразднено. Государство должно подражать тому, как работает частный сектор — «боссы должны быть боссами». Наряду с возвращением нового старого государства предпринимаются также слабые попытки усилить королевскую семью. «Парламентская речь короля стала более политической», — говорится в статье в «Svenska Dagbladet» от 9 ноября 1999 года. 1990-е годы знаменуют собой поворотный момент. Но пока мы видели только начало этого процесса, при котором государство сбрасывает маску под давлением экономических кризисов и массовой борьбы со стороны рабочего класса.

Политика жесткой экономии и перераспределения, при которой ресурсы отнимаются у бедных и дарятся богатым, ведет к все более поляризованному обществу. Это всегда означало, что государству все труднее скреплять общество и уменьшать число конфликтов «мягкими» мерами. Полиция, суды и, в какой-то мере, армия привлекала к себе повышенное внимание в 1990-х годах. Полиция преследовала и арестовывала беженцев в политических и экономических интересах государства. Тем, кто был вынужден бежать из своей родной страны, говорят, что в Швеции им не рады. Также полиция несколько раз жестоко нападала на антирасистские демонстрации, в то время как нацистские марши полиция охраняла. Участницы демонстраций за права женщин подвергались такому же жестокому обращению. По отношению к самоорганизации молодежи, не контролируемой субсидируемыми государством органами (например, к уличной вечеринке «Reclaim the City» [«Верни себе город» — прим. пер.], проводившейся в Стокгольме в сентябре 1999 года), применялись полицейский надзор и насилие. В 1997 году в Стокгольме был запущен проект нулевой толерантности, позаимствованный у нью-йоркской полиции, в рамках которого был проведен полицейский рейд против всех, кто ехал в метро в Ринкебю, округ с большим количеством иммигрантов. Нулевая терпимость еще и означает принятие более жесткого подхода к бездомным и нищим, а также запрет на размещение информации об этом.

Это, в свою очередь, приводит к повышению осознания роли государства. Критику государства также подпитывает дело IB [тайная шпионская организация — прим. автора], скандалы в тайной полиции (СЭПО), невежество судей в области расизма и угнетения женщин, интеграция государства в ЕС, новая «независимость» Центрального банка и так далее. Именно в таких условиях приведенные в «Государстве и революции» анализ современного государства и представление о том, как будет выглядеть рабочее государство, просто необходимы.

Социальное государство

Роль государства заключается в защите общих интересов буржуазии, в том числе направленных против отдельных капиталистов и компаний. Что касается рабочего класса, роль государства, даже в послевоенный период, сводилась к принятию законов, ограничивающих власть профсоюзов и рабочих. Буржуазия, составляющая 1-2% населения (владельцы крупных компаний и банков), никогда не сможет удержать власть без государственного аппарата. Этот аппарат должен, по крайней мере частично, вести себя нейтрально. Рост государства в Швеции был свидетельством слабости буржуазии, но в конечном итоге это государство принадлежало ей.

Даже те достижения, которые рабочие расценивали как значимые, носят буржуазный классовый характер. В течение более чем 20 лет [с 1960-х по 1980-е годы — прим. автора] шведская система ухода за детьми выросла в десять раз — под ее надзором находятся 250 000 детей. Женщины могли не сидеть дома, а работать, и это было важным шагом вперед. Но в то же время не только рабочее или женское движение вынудило государство расширить систему ухода за детьми. Ее расширили в том числе потому, что крупный бизнес, а следовательно и государство, нуждались в рабочей силе. «Эффективность труда» увеличилась, а противоречия, присущие классовому обществу, приобрели «более мягкий» характер. При этом уход за детьми в Швеции приобрел особый характер — он стал частью государственного сектора, а не частного, из-за давления, оказанного на государство женщинами из рабочего класса и рабочим движением. Капиталисты были вынуждены пойти на уступки, которые они пытались отменить во время экономического кризиса 1990-х годов и позже.

Роль и объем государственного сектора — продукт необходимости заставить капиталистическую систему в Швеции работать максимально успешно. Крупный бизнес и капиталистический класс мечтают о «свободном капитализме», но в то же время они всегда зависят от государственных инвестиций. В послевоенный период государственный сектор можно разделить на четыре части:

1. Воспроизводство рабочей силы. То есть это система «производства, компенсаций и услуг» рабочим и государственным служащим. Сюда входят образование, здравоохранение и уход за детьми. В периоды капиталистического роста эта часть государственного сектора должна расти. И эта часть претерпела существенные сокращения в течение 1990-х годов. Тем не менее, эта часть по-прежнему остается крупнейшей, и в ней работают большинство сотрудников государственного сектора. В этой области мы наблюдали, как рабочие вступают в борьбу, несмотря на пассивность руководства LO (конфедерации профсоюзов), и в будущем также ожидается тяжелая борьба.

2. Государственные инвестиции для непосредственной поддержки производства. Сюда входят исследования, разработки, инфраструктура, оборонные заказы и энергия. Почтовая служба, телекоммуникации, железные дороги, воздушное сообщение и дорожная сеть уже давно находятся в государственной собственности. Сегодня в этих областях реализуются крупные приватизации и сокращения. Несколько более сбалансированное развитие этих областей в послевоенный период с особым вниманием региональному развитию и обеспечению доступа простых людей к ним сегодня заменяются элитарными инициативами, организованными крупными частными компаниями.

3. Части государства для создания социальной «гармонии» — это те части, которые сделали «намек на социализм». Это реформы, которых рабочий класс Швеции смог добиться в послевоенный период путем участия в борьбе с буржуазными партиями и SAF [федерацией работодателей — прим. автора]. К ним относятся пенсионные реформы, муниципальные службы помощи на дому, удлиненные отпуска и страхование родителей. Вместе с почти полным отсутствием безработицы и улучшением жилищных условий они составляют «шведскую модель» или социальное государство. Это ни в коем случае не подачка от богатых, а лишь часть прибавочной стоимости, производимой рабочими. Теперь доля рабочих в производстве сжимается — как в виде зарплат (доля заработной платы в 1999 году была самой низкой в XX веке), так и как часть государственного сектора, приносящего пользу работникам.

4. Репрессивные части государства — полиция, армия, суды и тюрьмы. Это инструменты для обеспечения «порядка» и власти правящего класса. У них нет прямой связи с производством или воспроизводством, а их задача состоит в том, чтобы удерживать рабочих и активистов от участия в протестах, а также предоставлять буржуазии своего рода единую основу, на которой она может организовать охоту за прибылью. Поскольку репрессивные части государства не существуют в вакууме, они также наблюдали определенную организацию профсоюзов, а в последние годы они вынуждены соглашаться с сокращениями, хотя их это касается меньше, чем других секторов.

Четвертая часть, ядро государства, является самой важной частью для капиталистического класса. Этот классический марксистский взгляд инверсивно исповедует и правящий класс. «Правовая система — это не просто часть государственного сектора. Это сама суть государства, она должна всегда, независимо от того, ограничены ли ресурсы, получать надлежащее финансирование для надлежащего решения своих задач» [вольный перевод со шведского — прим. автора], — писалось в передовице Svenska Dagbladet в феврале 1994 года.

Все первые три части государства подвергаются нападениям, а само существование больших частей нецелесообразно с точки зрения капиталистического класса. В 1990-е годы Швеция осуществила самую крупную среди всех стран ЕС программу жесткой экономии, хотя, очевидно, начав с довольно высокого уровня. Общий объем государственных расходов сократились с 29,3% ВВП (стоимость всех товаров и услуг, произведенных за год) в 1980 году до 25,3% в 1997 году. Новый «похудевший» государственный сектор более бюрократичен, при нем очереди длиннее и больше несправедливости, чем раньше. Это результат сокращений и приватизации, а еще и новой идеологии. Теперь именно государство собирается «предъявлять требования» к больным или безработным, а не наоборот. Пенсионеров и больных подвергают гораздо более строгой «экспертизе» их потребностей. Учреждения для лечения лиц с зависимостью или страдающих проблемами психического здоровья были закрыты без каких-либо реальных альтернатив. Проблемные семьи получают меньше помощи и поддержки. Занятия на родном языке для студентов-иммигрантов были прекращены. Капитуляция или даже активное участие профсоюзов в этом процессе привели к увеличению объема работы. Чтобы снизить коллективную силу рабочих, зарплаты теперь обсуждаются индивидуально.

Приватизация служит нескольким целям. Во-первых, она позволит получать прибыль на прибыльных рынках, что, например, уже произошло с общественным транспортом. Более высокий темп работы, худшие рабочие часы и условия труда, а также более низкая зарплата рабочих, поспособствовали укреплению шотландской компании Stagecoach, купившей Swebus. С помощью приватизации расходы государственного сектора уменьшатся, и в результате налоги хорошо оплачиваемых сотрудников и богачей могут быть снижены. И тогда они смогут избежать очередей, приобретя частные услуги.

Идеологическим аргументом в пользу приватизации является ослабление рабочего движения и рабочего класса. Буржуазные стратеги знают, что классовая борьба будет нарастать, не в последнюю очередь из-за их собственных нападок. Теперь они хотят ослабить профсоюзы государственного сектора и снизить влияние политиков. Несмотря на то, что последние проводят сокращения, с точки зрения буржуазии существует риск, что на них могут повлиять общественное мнение и протесты. «Большинство решений» критикуют за то, что они менее эффективны, чем «свободный рынок».

То, что удерживает капиталистов от полномасштабной резни, — это политические факторы, а именно страх перед ответной реакцией рабочего класса. Несмотря на неопределенность, вызванную сокращениями, отсутствие сопротивления со стороны профсоюзов и индивидуализацию условий труда, рабочий класс Швеции обладает огромной потенциальной силой. Во время крупного конфликта в 1980 году ястребы SAF были вынуждены капитулировать всего лишь после восьми дней борьбы. Буржуазное правительство, возглавляемое Карлом Бильдтом в 1991-1994 годах, было вынуждено на десятки миллиардов шведских крон увеличить расходы на пособия по безработице, чтобы заглушить социальную напряженность. В то же время правительство пришло на выручку банкам, важной отрасли для капиталистического рынка. О спасении миллиардов не было и речи, ведь нужно было спасать своих классовых братьев от опасности. Никакая другая сила, кроме государства, не смогла бы осуществить эту политику, включая комплекс мер жесткой экономии, которые были приняты осенью 1992 года, чтобы «спасти крону». Как всегда во времена кризиса или войны, по крайней мере со времен Ленина, социал-демократы встали на сторону буржуазии.

Даже в отсутствие открытой конфронтации роль государства становится более понятной и важной. Параллельно с приватизацией важные изменения произошли на уровне госучреждений. Растет отчуждение, сознательно усугубляемое государством. Те, кто зависит от социальных пособий, могут подтвердить, что в 90-е годы отношение к ним сменилось на новое, более жесткое. Агентство социального страхования и другие социальные учреждения контролируют и репрессируют все больше. Государство проявляет все меньше и меньше интереса к воспроизводству труда, который не считается необходимым. В этом контексте следует рассмотреть возможность противодействия академическому (в противоположность практическому) образованию. Любые разговоры о праве каждого на образование и труд — это издевательство над теми, кто давно сидит без работы, и низкоквалифицированными работниками, число которых все увеличивается. Решением этих проблем якобы служит временная работа с низкой зарплатой, без профсоюза на ней.

Сопротивление приватизации и разрушению государственного сектора поддерживается подавляющим большинством в Швеции. Но государством управляет не большинство людей, скорее оно управляется в интересах капиталистического класса. В то же время защита предыдущих реформ — это не то же самое, что защита нынешних иерархий и ориентированных на результат практик, которые всего лишь подражают частному сектору. Необходимо бороться за рабочий контроль и демократизацию государственного сектора, в котором рабочие, потребители и местное население могут участвовать по-другому, нежели сейчас. Это требует как большего объема ресурсов, так и сокращения рабочего времени без снижения зарплаты в качестве основной демократической реформы.

Кто контролирует государство?

Части государственного сектора, которые в настоящее время приватизированы или исчезли — это те же самые части, благодаря которым в 1950-е, 60-е и 70-е годы социал-демократическая политика получила массовую поддержку. Существовало убеждение, что постоянные реформы проложат некий путь к социализму, даже если идти по этому пути очень долго. Но сейчас этот реформизм лежит в руинах, вместе со своими реформами. Будто бы стабильный и демократический путь привел к устранению социального государства, бедности и нищете.

Влияние социал-демократии на государственный аппарат в послевоенный период значительно преувеличено. Каждое правительство в капиталистическом обществе должно сотрудничать с правящим классом. Иначе оно столкнется с оттоком капитала, урезанием инвестиций или с другими формами саботажа и останутся с выбором: либо капитулировать, либо бороться. Средства массовой информации и институты государства в большинстве случаев встают на сторону капиталистического класса, буржуазии. Подобная реакция капиталистического класса заставила французского президента Миттерана в 1982 году сделать поворот на все 180 градусов в его политике, и от политики радикальных реформ он перешел к программе жесткой экономии.

Социал-демократы в Швеции и пальцем не смеют тронуть власть капитала. Поэтому они и стоят снаружи как бедные родственники (иногда их приглашают внутрь посидеть с ними, как двоюродного брата из деревни), когда речь идет о наиболее важных решениях, касающихся полиции или армии. Немецкие социал-демократы после 1918 года и чилийское правительство Альенде в 1970-1973 годах были вынуждены открыто заявить, что такое разделение существует, что вооруженные силы находятся вне сферы влияния правительства. В Швеции никто не сомневается в том, что во время важных событий у представителей военного руководства и оборонной промышленности права голоса будет больше, чем у министра обороны, если у последнего случайно будет другое мнение.

Социал-демократические правительства после войны придерживались открытой буржуазной политики, когда речь заходила об областях, которые относятся к основных государственным вопросам. А именно: монархия, наиболее высокопоставленные государственные сотрудники, атомная энергетика и окружающая среда, оборонная промышленность и государственная поддержка экспортных отраслей. «Что касается государственного управления, то политика правительства в основном носит аполитичный характер», — пишет в своей книге политолог Андерс Мельбурн. Какое-то время спустя он стал главным редактором Dagens Nyheter.

Даже само рабочее движение, социал-демократы и профсоюзы связаны к государству. Например, о коммунистах и об активистах других организаций сообщали в IB, секретное государственное агентство, которым управляли социал-демократы. Профсоюзы также помогали держать под контролем стихийные забастовки и отдельные профсоюзы, которых члены этих профсоюзов подтолкнули к участию в борьбе. Социал-демократическая партия всегда ставила свою роль в государстве выше программы своей собственной партии.

Этот процесс неизбежен. Немецкая партия зеленых прошла через те же этапы развития, хотя и за несколько лет, а не десятилетий. Например, в 1998 году они сформировали коалиционное правительство с Социал-демократической партией. Бывший борец за мир, министр иностранных дел от партии зеленых Йошка Фишер отвечал за первую после Второй мировой войны отправку немецких войск и бомбардировщиков за рубеж во время войны НАТО против Сербии-Югославии. Социал-демократы всей Европы играли ведущую роль на этой войне. Испанского социал-демократа Хавьера Солана сменил должности генерального секретаря НАТО его британский единомышленник, лейборист Джордж Робертсон.

Всякий раз, когда буржуазия в Швеции объявляет, что настало время для сокращений, а социальное государство нужно посадить на диету, социал-демократы смиряются с этим. Социал-демократы и руководство LO заявляли, что государственный сектор больше не может расти и что его нужно сделать «более эффективным» — как будто все уже сделано или как будто социальному государству дали слишком много ресурсов.

Можно сделать один-единственный вывод: государством по-прежнему управляют в интересах правящего класса. Не существует никакого небольшого комитета, который может приказывать государственному аппарату. Это не означает, что противоречия исчезли или что остатков реформизма уже не осталось. Правление государства основано на экономической силе, которую оно представляет от имени SAF или семьи Валленбергов. Его поддерживают традиции, высокопоставленные государственные чиновники и медиамагнаты, которые получили образование в тех же институтах и едят в тех же ресторанах, что и Валленберги. Как показали 90-е годы, именно рынок (владельцы капитала) определяет повестку дня и решает, в каком направлении должна идти политика.

Государство не нейтрально. Его важнейшая роль в конечном счете заключается в защите собственности и власти капиталистов. Эта роль проступает отчетливее при таких напряженных ситуациях, как война, глубокие экономические кризисы и жесткая классовая борьба.

Квинтэссенция государства

Может ли правящий класс, капиталисты, доверять своему государству при остром кризисе? На этот вопрос не так просто ответить. Обширная борьба рабочего класса и других угнетенных частей населения может ослабить государство, по крайней мере, на какое-то время. В 1979 году в Иране весь государственный аппарат шаха рухнул под давлением революции.

Но капиталисты могут сделать все возможное, чтобы заранее подготовить государство. Его руководство должно быть отделено от настроений и взглядов простых людей, а иерархию аппарата нужно поддерживать. Как только вероятность того, что война будет вестись в окопах, стала меньше, шведская буржуазия начала выступать за профессиональную армию и членство в НАТО. Шведские солдаты также получают более тяжелую подготовку, участвуя в мероприятиях под руководством ООН и НАТО на Балканах.

«Статус» полиции также должен быть повышен — еще один признак нового времени. От шведских полицейских ожидают, что они будут играть ту же роль, что и их датские коллеги в 1995 году, когда проходила забастовка водителей автобусов в Эсбьерге. Сотни омоновцев с собаками каждый день выходили против участников забастовки, которые пытались помешать штрейкбрехерам выходить на работу и соглашаться на резкое ухудшение условий труда автобусной компанией. Может ли это случиться в Швеции? В 1980 году шведская полицейская ассоциация выразила протест, когда полицию направили на разгон забастовки докеров. Однако сегодня терпимое отношение различных начальников полиции к протестам полицейских профсоюзов значительно менее вероятно, чем в 1980 году.

Эта тенденция нашла свое отражение, когда полиция приняла решение насильственно выслать Синкари, семью беженцев, из Оселе, и они не стеснялись применить силу против местных жителей, которые защищали Синкари. Аналогичным образом полиция неоднократно выступала против демонстраций, организованных молодежью, антирасистскими и левыми группами. После антирасистских демонстраций, прошедших осенью 1993 года, когда в Гетеборге в Лунде журналистов били и арестовывали, профсоюзы журналистов западной Швеции написали открытое письмо полиции под заголовком «Полицейские пытаются напугать журналистов, чтобы они замолчали?». Они пришли к выводу, что новые полицейские методы подавления массовых выступлений больше не позволяют журналистам освещать события.

В то же время полиция перестала разгонять нацистские марши, концерты и встречи. После того, как в 1995-1996 годах нацисты убили восемь человек, полиция пыталась действовать жестче против нацистов. Их цель была как в том, чтобы ослабить растущую критику полиции, так и опередить активизм молодежи и простых людей против расизма и нацизма. Такие антирасистские движения не находились под контролем истеблишмента, поэтому политики, руководители полиции и редакторы газет смотрели на них с опаской. Они считали, что нацистами должна заниматься полиция. Побочным следствием этого будет увеличение популярности полиции. В своей книге «Vänd dom aldrig ryggen» [«Никогда не поворачивайся к ним спиной» — прим. автора] (1996), я предупреждал, что «новая стратегия полиции 1995-1996 годов не хочет, не стремится и не может остановить фашизм».

Полиция Стокгольма вновь подтвердила это утверждение, когда в ноябре 1997 года согласовала в столице первую с 1930-х годов открытую антисемитскую демонстрацию. Национал-социалистический фронт и его стокгольмские сторонники должны были промаршировать к зданию Bonnier Group [медиагруппа, принадлежащая семье еврейского происхождения — прим. пер.] «против власти евреев». Самый старший сотрудник полиции там, Томми Андерссон, впоследствии объяснил, что тактика полиции была в том, чтобы позволить нацистам промаршировать. Это означало, что полиция просто наблюдала, как нацисты, используя свои флаги как копья и бросая бутылки, нападали на антирасистов, которые блокировали место их сбора. Но 300 из нас, взявшись за руки и скандируя лозунги, заставили нацистов отступить. Затем вмешалась полиция — она арестовала лидера антирасистской акции Петера Лахти (Партия социалистической справедливости). С другой стороны, нацистам была обеспечена полицейская защита на пути к Центральному вокзалу Стокгольма, где они провели уличное собрание, и далее на всем пути в Стокгольме до Медборгарплатсен. Брит Рундберг, членка Левой партии в Национальном полицейском управлении, рассказала, что случилось с молодыми людьми, последовавшими за нацистами: «Антирасистов, которые хотели протестовать против нацистов, немедленно остановили, разогнали, а затем оттеснили до Stockholms Södra [название железнодорожной станции — прим. автора]. Там началось кровопролитие, а девушка-подросток получила травму. Похоже, что избивать молодых женщин для полиции стало обычным делом, особенно если эти женщины сочувствуют левым идеям [вольный перевод со шведского — прим. автора]». Никого из нацистов ни обыскали, ни арестовали.

То, что полиция впоследствии попыталась занять более жесткую позицию (двумя месяцами позже, в январе 1998 года, арестовав несколько сотен нацистов на концерте в Броттби), было лишь временным изменением, которое показало, что они понимают волну негативного общественного мнения, поднявшейся в ноябре. Полагаться на государство, полицию и суды — значит пребывать в иллюзии. То же самое справедливо в отношении требований к государству запретить расистские организации. Например, в Германии неонацистские организации являются незаконными, но в реальности это ни на что не влияет. При этом против защитников окружающей среды и антирасистов используют ОМОН.

Расизм и фашизм можно отразить только благодаря мощному противодействию со стороны населения — активной борьбой и кампаниями, перекрыванием дорог и демонстрациями. Поэтому задача рабочих и молодежи — остановить расизм. Только такое движение также может подорвать основы расизма и фашизма и изменить общество. Убийство активиста синдикалистского профсоюза Бьерна Седерберга 12 октября 1999 года показывает, что нацисты считают профсоюзы своим главным врагом и что профсоюзы должны действовать.

Суды в основном следуют той же схеме, что и полиция. Намерения нацистских убийств были преуменьшены судами в случае, если они были рассмотрены по делу. В одном деле за другим суды преуменьшают намерения убийств, совершаемых нацистами. 14-летнего Йона Хрона избивали нацисты, требуя, чтобы он сказал, что любит нацистов. Затем эти бандиты убили его. Приговор окружного суда умалчивал об участии убийц в фашистских организациях и мероприятиях. Самого опытного нациста, заявившего во время суда, что он «продолжит истреблять определенную расу», отдали на попечение социальных служб. В мае 1996 года его освободили, и снова совершил тяжелое преступление.

Эта линия поведения полиции и судов является не «ошибкой», а неотъемлемой частью системы. Они существуют для поддержания «закона и порядка», для защиты статус-кво. Единственная причина, по которой они могут принять меры против нацистов — если они перейдут определенную черту и начнут «создавать проблемы» или если они будут вынуждены сделать это в связи с появлением большого антирасистского движения. Тайные реестры, которые вели IB и СЭПО и существование которых удалось раскрыть, показали, что власти больше боятся, когда левые проводят забастовки и демонстрации, чем когда нацисты нападают на людей. После того, как в июне 1999 года нацисты заложили бомбу в машину журналиста Петера Карлссона, глава СЭПО Андерс Эрикссон заявил, что нацисты не представляют «угрозы национальной безопасности». В то же время СЭПО уделяла особое внимание учету и наблюдению за веганами и защитниками окружающей среды.

Эту политику подкрепляли ультраправые идеи и действия самой полиции, и эта связь несколько раз обнажалась, особенно в рамках расследования убийства Улофа Пальме. В 1997 году в дискуссионной статье Брит Рундберг писала, что расследование правого экстремизма в стокгольмской полиции в 1980-х годах «глубоко закопали — возможно, потому что открылись постыдные факты». Клас-Геран Хельстен, отслуживший в полиции 30 лет, сказал в своем интервью, что «каждый третий или четвертый полицейский в Стокгольме является носителем глубоких предрассудков и высокомерного или презрительного отношения к кому бы то ни было». Если о том, что твой коллега-полицейский расист, сообщать не принято, то это многое говорит об атмосфере в полиции. Полицейские, которые хотели бы действовать против нацистов, вынуждены бороться со всей системой.

Контроль над полицией находится даже не в руках Полицейского совета, членов которого избирают муниципалитеты. Решения об обязанностях полицейских и выделении средств фактически принимаются руководителями отдельных полицейских структур. Как социал-демократы, так и консерваторы требуют, чтобы полицейский аппарат получал больше средств, в отличие от остальной части государственного сектора.

Вопреки нынешнему капиталистическому государственному аппарату марксисты должны выдвигать требования о том, чтобы как СЭПО [тайная полиция — прим. автора], так и новые военизированные полицейские подразделения были распущены. Мы требуем, чтобы бухгалтерия были открытой — это позволит показать, как полиция использует предоставленные ей ресурсы. В 1999 году СЭПО впервые объявила, что у нее работают 700 сотрудников. Это значит 35 человек на лен [административно-территориальная единица Швеции — прим. пер.], которые занимаются только слежкой. Архивы должны быть открыты, как у СЭПО, так и у IB. Исследователи, назначаемые для расследования дел о шпионских организациях, например, недавняя комиссия, созданная для пересмотра расследования убийства Улофа Пальме, открыто критиковали СЭПО за то, что она не предоставила им доступа ко всем своим материалам. Решения относительно работы полиции и их средств должны принимать избранные представители.

Социалистам и работникам, которые хотят улучшить свое положение или изменить все общество, нужен ленинский анализ государства. Нельзя принимать «постоянный государственный аппарат», даже в социалистических целях. Это касается как полиции, так и армии. Шведские офицеры играли ключевую роль в расправе над финскими рабочими в ходе Гражданской войны 1918 года и после нее. Во время Второй мировой войны некоторые из них стали высокопоставленными офицерами армии и сторонниками нацистов. В 1980-1990-х годах оказалось, что среди правых экстремистов были высокопоставленные военные чины.

Борьба за социализм должна быть независимой от государственного аппарата. Антирасистским демонстрациям нужны собственные организаторы. То же самое касается бастующих рабочих, на которых в условиях острой классовой борьбы будут нападать штрейкбрехеры, охранники или полицейские, как это происходит во многих других странах. Полицейские расследования должны проверять независимые комиссии или комитеты, чтобы правда вышла наружу.

Очевидно, что социалистическое рабочее правительство не может использовать нынешнее государство. Социалистическое общество означает ликвидацию капиталистической экономической системы, а также ее государственного аппарата. Рабочее государство предусматривает гораздо более расширенную форму демократии, которой не существует ни в одном капиталистическом государстве. Такая демократия подразумевает новую демократическую структуру с избираемыми представителями. Как будет выглядеть это новое рабочее государство, станет понятно в ходе борьбы. Фундаментальные тезисы «Государства и революции», разработанные во время Парижской коммуны и Русской революции, по-прежнему актуальны и сегодня. Отмена привилегий, возможность выбирать и отзывать представителей, демократический контроль над вооруженными силами и ротация задач станут основой нового социалистического государства.

Стокгольм, 14 ноября 1999 года