Поколение страха

Проклятия в адрес «рабского менталитета» россиян давно стали общим местом в этих наших фейсбуках; в реальной жизни объяснительная схема бедности и всеобщей апатии с выводом «просто люди у нас такие» тоже не редкость. Кажется, менталитет обладает необъяснимой, почти мистической силой. Из-за него, говорят, мы никогда не построим справедливого общества. «Капитализм, социализм, что ни строй — одно говно выходит», — сказал мне один рабочий, когда узнал, что я социалист.

Особая российская ментальность, если понимать ее как комплекс схожих обывательских настроений, действительно существует. Опросы Левада-центра подтверждают, что сегодня большинство россиян (78%) рассчитывают только на собственные возможности и силы и не готовы принимать активное участие в политике. Треть из них не имеет на это времени, остальные считают, что «все равно ничего изменить нельзя», либо «политика — не для рядовых граждан». В наличии и классическое «политика — грязное дело». Эти настроения проникли в массовое сознание относительно недавно, после ряда катастрофических поражений рабочего класса: реставрации капитализма и последовавших за ней кризисов.

Хук слева, хук справа

Большинство рабочих старшего поколения (45-65 лет) сегодня аполитично и является источником консервативного влияния на остальной рабочий класс. Но так было не всегда. В конце 80-х многие из них верили в возможность демократических перемен и были участниками массового движения против диктата советской бюрократии, однопартийной системы и цензуры. Эта борьба началась с прогрессивных требований свободы слова, собраний, забастовок, права на создание организаций и участия в выборах. В позднесоветский период оппозиционные рабочие организации были крошечными группами, которые годами опасались репрессий, и только начинали выходить из подполья. Организации, которая могла бы предложить программу политической революции в деформированном сталинизмом рабочем государстве, не было. Без ключевого предложения демократизировать планирование экономики через революционную смену замкнутой на себе номенклатуры на свободно избранное рабочее правительство понимание происходящих событий у тех, кто вышел протестовать, не развивалось. И они были обмануты теми, кто в условиях вакуума в левой политике смог оседлать массовое движение.

Это удалось некоторым новым лидерам из стана бюрократии, которые, чувствуя нарастающую угрозу своему положению, захотели конвертировать свои номинальные привилегии в реальную собственность. Самый быстрый путь к этому пролегал через полное уничтожение планирования и передачу заводов и предприятий в частные руки — в руки бывших чиновников или их друзей. Поэтому часть бюрократии использовала энергию и прогрессивные настроения рабочих, чтобы подавить сопротивление другой фракции госаппарата, которая попыталась основать ГКЧП — другую версию узурпации власти бюрократией, в китайском стиле. Так под лозунгами свободы и демократии был восстановлен капитализм.

Рабочие хотели перемен к лучшему! А получили шоковую терапию, гиперинфляцию, беспрецедентное снижение уровня жизни, рост бедности, многомесячные задержки зарплат, рост бандитизма и войну на Кавказе. Именно тогда появились сомнения, особенно среди обывателей — нужно ли было поддерживать массовое движение и выходить против бюрократии, если её результатом стала, пожалуй, самая страшная для рабочих социальная катастрофа в истории ХХ века.

После осознания трагедии первой реакцией слоев, больше всего пострадавших от реставрации капитализма, стали реваншистские настроения. Желание повернуть колесо истории вспять на выборах 1996 года вылилось в рост поддержки КПРФ — до 30 млн. голосов. Но КПРФ не была партией рабочих: этот призрак КПСС объединял «красных директоров» предприятий и бывших партийных бюрократов, которые к тому времени уже примирились с новой капиталистической реальностью. Они были только рады такой удаче на выборах, которая позволила им укрепить свои позиции в новой структуре власти. Бороться за социализм они были готовы лишь на словах. Электоральный жест отчаяния рабочих, таким образом, ничем не угрожал новой генерации правящего класса. Позже, через четыре года, часть крупного капитала, связанного с верхушкой государства, уберет непопулярного Ельцина и предложит недовольным нового президента — «молодого и энергичного» Путина, силовика с «твердой рукой».

Однако после выборов 1996-го и нового витка разочарования властью буржуазных демократов рабочая борьба еще могла разгореться. Шахтеры — авангард организованного рабочего класса — не собирались сдаваться. Они были ядром борьбы еще с конца 80-х, со времен движения за демократические перемены в советской власти. Снова затянув потуже пояса, они продолжили наступление: весной 98-го грянула рельсовая война.

Рабочие требовали выплатить зарплаты, которые задерживали более полугода. 13 мая 1998 года углекопы Инты перекрыли магистраль Москва-Воркута. 15 мая рабочие блокировали Транссиб. Спустя три дня горняки «Ростовугля» перекрыли Северокавказскую железную дорогу. Правительство Ельцина молчало. Переговоры с местной властью ни к чему не приводили. Месяц рельсовой борьбы радикализовал рабочих: от требований зарплат они перешли к требованию отставки всего правительства. 3 июня шахтеры Кузбасса снова блокировали Транссиб. По крупным городам России прошли маршем работники оборонных предприятий, а в середине июня шахтеры Воркуты уже стучали касками у Белого дома. Борьба развивалась стихийно и продолжалась всё лето. 11 августа произошли столкновения с милицией на Кузбассе: около тысячи безоружных милицейских блокировали шахтеров на подступах к железной дороге. 17 августа эту классовую войну остановил дефолт.

Когда казалось, что хуже быть уже не может, экономический кризис и банкротство страны показали, что дна еще не видно. Либералы и сегодня рассказывают байки о том, что советские предприятия и заводы были устаревшими, и потому кризис был неизбежен. Но правда заключается в том, что именно реставрация капитализма неизбежно привела к интеграции России в сложившийся мировой рынок. Производственным мощностям Советского союза в нем не было места, наоборот, существовал избыток продукции — которая и хлынула на российский рынок, поражая разнообразием граждан, неизбалованных бюрократизированной (и потому негибкой) плановой экономикой. С другой стороны, обнищание масс опрокинуло покупательную способность на внутреннем рынке. В этих условиях предприятия по всей стране начали объявлять о банкротствах. Уровень жизни трудящихся продолжил падать. Директора оставшихся заводов вели пропаганду среди рабочих: если будете возмущаться — а уж тем более требовать улучшений! — то бизнес прогорит и все потеряют работу.

И снова отсутствие политического руководства и соглашательская политика профсоюзов не дали рабочим быстро сориентироваться. Шок дефолта сковал волю трудящихся. Передовые отряды рабочего класса замкнулись на обороне своих фирм и предприятий, соглашаясь с бизнесменами — лишь бы не потерять место совсем. Без активной поддержки со стороны уже деморализованных товарищей по классу, отдельные очаги сопротивления угасали еще несколько лет, некоторые были подавлены силой. Девяносто восьмой нанес второй удар по самочувствию огромного числа живших от зарплаты до зарплаты. Разочарование в политике и борьбе достигло своего максимума. Депрессии и рост алкоголизма захлестнули страну.

Последствия нокдауна

Развал СССР и кризис 98-го оставили глубокую травму в сознании целого поколения рабочих и самых широких слоев населения. Последствия этих поражений до сих пор не изжиты.

Именно деморализованные рабочие стали базой для электоральной поддержки восходящей путинской диктатуры. Временная стабилизации экономики из-за роста цен на нефть убедила выживших в темные 90-е: тише едешь, дальше будешь. После 10 лет бедности и неопределенности будущего даже небольшое улучшение уровня жизни воспринималось как большой шаг вперед — отсюда популярность Путина и 71,31% голосов на выборах 2004 года. Разочарованные в идеях политической борьбы стали консерваторами. Отвращение к «демократам», которые стойко связаны в сознании многих рабочих с социальной катастрофой и развалом «великой страны», открыло путь популизму нового бонапарта, который обещал навести порядок и делал вид, что борется с ненавидимой олигархией.

В этой атмосфере бессилия и апатии рос молодой рабочий класс — дети середины 80-х — начала 90-х. У них не было никакого опыта борьбы и солидарности, не говоря уже о том, какое давление оказывали и оказывают режимная пропаганда, страхи родителей и обрывки собственных совсем не радужных воспоминаний. Молодым рабочим еще предстоит осознать, какой силой в реальности они обладают. У них нет того груза поражений, которые сковывают волю их родителей. Поэтому пример успешной борьбы может быстро запустить процесс их радикализации и привести к становлению нового рабочего движения.

Мировой кризис 2008 года застал российский рабочий класс разбитым и неорганизованным. Но даже небольшого снижения уровня жизни хватило, чтобы вывести протестовать часть недовольных рабочих — в основном молодых и среднего возраста, кому было что терять. Высокооплачиваемые рабочие и специалисты, студенты и творческая интеллигенция выступили против фальсификации выборов, усиления диктатуры, уничтожения образования и медицины. Локальный подъем в Москве вылился в Болотные протесты, а затем в ОккупайАбай. Но без поддержки рабочего класса в регионах протест не мог получить дальнейшего развития. Режим умело использовал «особый менталитет», то есть страхи и опасения населения, чтобы изолировать протестующую столицу и репрессиями подавить движение.

Отсутствие классового сознания и рабочих традиций сопротивления стали одной из ключевых причин поражения протестов. Классические методы борьбы рабочего класса — забастовки, захватные стачки и призывы к солидарности всех трудящихся — не применялись. Протесты возглавили правые: либералы и националисты, которые боялись разбудить рабочее движение не меньше правящей верхушки. Они ограничились требованием отставки Путина без какой либо положительной и вдохновляющей на массовую борьбу программы преобразования общества. А те, кто называли себя левыми, либо предательски отвернулись от протестов, либо напрочь забыли о своей собственной программе борьбы — за другое, социалистическое общество. Мы, троцкисты, — 25 человек в Москве — были единственными, кто боролся за расширение протеста и социалистическую альтернативу; нам приходилось преодолевать мощное противодействие правых, сопротивляться пропаганде и защищать социалистическую программу. И она находила отклик: на выборах в Координационный Совет оппозиции — а это была единственная попытка выяснить реальный расклад политических сил среди протестующих — за наших кандидатов проголосовало 9 тысяч человек. Заметный успех для такой небольшой организации.

Поражение Болотных протестов, однако, нельзя рассматривать под тем же углом, что и развал СССР или кризис 98-года. Влияние Болотки было ограничено Москвой, Питером и некоторыми другими крупными городами, поэтому и последующая деморализация захватила, в основном, только участвовавшие в протесте слои.

Красная или синяя таблетка

Усиление режима после поражения Болотных протестов и экономическая стагнация отрицательно сказываются на самочувствии российского рабочего класса, особенно на старых «советских» предприятиях, в моногородах и индустриальных центрах. Но капитал, перетекающий в те области, которые сулят прибыль уже сегодня, делает свое стихийное дело. Продолжается рост молодого и динамичного рабочего класса в других отраслях — в общепите, торговле, транспорте, пищевой промышленности, инфраструктурном строительстве, информационных технологиях и многих других.

Молодые рабочие будут сталкиваться с людоедской логикой капитализма — и уже сталкиваются. У них нет никакого будущего вне борьбы за улучшение собственного уровня жизни. И никакое мировоззрение, кроме левого, не даст молодежи адекватного их положению смысла жизни. Вопрос стоит так: либо социалистические идеи захватят воображение и сознание этих молодых рабочих и работниц, либо капиталистическая система и ее политический режим продолжат ломать судьбы и надежды миллионов.

Никакого «рабского менталитета» у россиян нет — есть лишь застарелая горечь поражений и страх очередного политического обмана. Преодолеть это может лишь осознание реальных причин нынешней апатии и успешный опыт нового наступления на капиталистическую систему. Когда рабочие организуются в солидарной борьбе невзирая на национальность, пол, веру, сексуальную ориентацию и другие разделяющие нас признаки, никакая пропаганда и репрессии не смогут их остановить.