Лев Сосновский

Другое 8 марта

Как день борьбы за права женщин превратился в праздник сексизма?

8 марта 2019   Женщины
Другое 8 марта Часть советского плаката «Раскрепощенная женщина — строй социализм!». 1926 год

Ответить на вопрос, вынесенный в подзаголовок, не так просто. Женский вопрос и его историю в СССР нельзя брать сам по себе, в отрыве от эволюции советского общества вообще. «Семейный термидор», — термин Льва Троцкого, — или, как назвал это явление Вильгельм Райх, «сексуальная контрреволюция», неотделимы от процессов социального термидора — постепенного перерождения правящего слоя в переходном обществе, вынужденном развиваться в экономически отсталой стране в условиях международной изоляции.

Революция 1917 года решила многие вопросы, связанные с правами женщин, просто и радикально. Женщины получили равные с мужчинами политические права — избирательные и т.д. С царским семейным законодательством, практически полностью подчинявшим жену мужу, а детей — родителям было покончено. Были отменены церковные и введены светские браки, крайне упрощен развод. Ликвидировалось понятие «внебрачные дети». Семейный кодекс 1926 года саму регистрацию брачных отношений из обязательной превратил в добровольную, признавая все семейные права за лицами, состоящими в семейных отношениях без их регистрации.

Короче говоря, революция дала полный простор процессам распада старой семьи, начало которым положило вовлечение женщины в процесс промышленного производства, а через него — и в остальные сферы общественной жизни. Если внимательно просмотреть стенограммы съездов ВКП(б) начала и середины 20-х годов — XI, XII, XIII и отчасти XIV, нельзя не остановиться на том, что на них постоянно уделялось внимание сдвигам, происходящим в этой области. Скрупулезно подсчитывались проценты женщин — членов партии и профсоюзов, городских и сельских советов и т.д. Как тревожный факт отмечалось крайне малое число — около 2,5-2,7% — число женщин-делегаток партийных съездов. Всякий раз подчеркивалось значение общественных учреждений — столовых, яслей, детских садов, прачечных и т.д. как средства освобождения женщин от домашней работы.

Но уже с 1927 года в речах женщин-делегаток начинают проскакивать тревожные нотки — процесс освобождения женщин вместо серьезной повседневной работы все более и более приобретал черты пропагандистской кампании: «широко развертывается кампания, поднимаются массы, ... громко и крепко по определенному вопросу поговорят, а потом внимание ослабевает и получаются уже не те результаты, на которые могли надеяться». Более того, «до сих пор мы почти не имеем таких учреждений, которые помогали бы работнице, давали бы ей больше возможностей участвовать в общественной работе. Нужно, чтобы вечерние ясли, комнаты при клубах, вечерние смены в яслях были организованы в большем количестве». (Выступление Артюхиной на XV съезде ВКП(б)).

В плановой экономике, какой была экономика СССР, решение подобного рода вопросов требует широчайшего развертывания демократии, в особенности вовлечения женщин в вопросы планирования, то есть, в конечном счете, распределения ограниченных общественных ресурсов. В реальности же развитие СССР как раз в этот период сворачивало на совершенно иной путь. Тот же самый 1927 год стал годом развертывания полицейского подавления Левой оппозиции и окончательного оформления совершенно бесконтрольной сталинской бюрократии.

Форсированная индустриализация, проводимая зачастую самыми варварскими методами, вкупе со свертыванием внутрипартийной демократии, привела к совершенно иной постановке «женского вопроса». Происходит фактическая реабилитация прежних патриархальных отношений, которые теперь украшаются «социалистической» риторикой. И этот откат имеет под собой вполне солидный материальный фундамент.

Возведение новых заводов и сопутствующих им городов зачастую «в чистом поле» требует самого тщательного подхода к планированию, в том числе и планированию условий жизни рабочих. А это, в свою очередь, невозможно без развития демократии, в первую очередь, производственной. Иначе у бюрократической касты появляется непреодолимое желание сэкономить на подобного рода «мелочах». В итоге целые поколения рабочих семей вынуждены ютиться в бараках и коммуналках на грани нищеты.

По состоянию на 1937 год на весь СССР с его 190-миллионным населением числилось: 4175 женских консультации, 1509 детских молочных кухни, 81 342 родильных койки, 1,8 млн постоянных мест в яслях и детских садах (5,7 млн — временных, на период полевых работ). Количество совершенно недостаточное.

Ничего удивительного, что в отсутствие яслей, детских садов, прачечных, и скверного питания в заводских столовых вся работа по поддержанию рабочей силы ложилась вновь на плечи женщин. Надо ли говорить, что в таких условиях «геройство труда», воспеваемое в литературе 30-х годов, превращалось в издевательство над трудящимися, особенно трудящимися-женщинами.

Кроме того, патриархат прочно коренился в деревенском быте с его естественно выросшим разделением труда. А ведь еще в 1959 году доля городских семей даже в наиболее урбанизрованной РСФСР составляла чуть более половины — 53%, а в отдельных республиках, например, Белоруссии и того меньше — 29%. В журналах конца 20-х годов можно встретить упоминания о случаях привлечения беременных женщин к полевым работам в колхозах. Правда, пресса неизменно списывала все эти случаи на происки «затаившихся кулаков». Но не нужно много ума, чтобы догадаться, что дело не в кулаках, а в стремлении в условиях слабой механизации труда использовать для выполнения завышенных производственных заданий всю доступную рабочую силу, особенно в условиях, когда семьи колхозников вынуждены были сами обеспечивать себя основными продуктами питания — мясом, молоком, овощами и т.д. за счет «приусадебных участков». Доля денег в оплате труда колхозников еще в 1953 году составляла всего 34%. В 1935 году руководство СССР сделало еще один шаг назад в области сельского хозяйства, увеличив размеры разрешенных колхозникам личных подсобных хозяйств. Догадайтесь, на кого из членов семьи ложилась основная работа по уходу за приусадебным хозяйством, скотиной и т.д.? К этому еще стоит добавить, что жизнь семей в небольших провинциальных городах без крупной промышленности в 20-е, 30-е годы, а зачастую и позднее, немногим отличалась от сельской.

В своей «Преданной революции», в главе о «Семейном термидоре» Лев Троцкий констатировал:

Лев
Троцкий
Вместо того, чтобы открыто сказать: мы оказались еще слишком нищи и невежественны для создания социалистических отношений между людьми, эту задачу осуществят наши дети и внуки, — вожди заставляют не только склеивать заново черепки разбитой семьи, но и считать ее, под страхом лишения огня и воды, священной ячейкой победоносного социализма

Между тем, уже в 1939 году слой правящей бюрократии поторопился объявить революцию законченной, а социализм — построенным.

Неспособность избавиться от семьи как от необходимой «клеточки» экономического организма и невозможность признать этот факт, не поставив тем самым в глазах широких масс под сомнение свое право управлять и распоряжаться их судьбами, вызывают к жизни со стороны бюрократии целую цепочку полицейских мер, направленных на укрепление семьи и ограничение прав женщин. И патриархальные отношения, и показная «борьба» с ними вполне профессионально использовались бюрократией в своих целях.

В 1936 году в СССР вводится закон о запрещении абортов. Показательна мотивировка его введения в пропаганде тех лет: «Если раньше приходилось мириться с абортами как с вынужденным злом, то теперь, когда в нашей стране победил социализм, отсутствует безработица, растет зажиточность и культурность трудящихся, когда оказывается государством громадная помощь матерям и детям, когда созданы самые благоприятные условия для воспитания детей, аборты запрещены законом ... Закон о запрете абортов является реальным осуществлением сталинского лозунга заботы о человеке...». И если в 1918 году, в разгар гражданской войны, нищеты и голода, узаконивая аборты, Советское правительство предлагало бороться с абортами «путем укрепления социалистического строя и агитации против абортов среди масс трудящегося женского населения ... и широко осуществлять принципы охраны материнства и младенчества», то теперь, «когда победил социализм», для беременной женщины было установлено общественное порицание или штраф до 300 рублей, — соизмеримо с месячным заработком рабочего, — а для лиц, принуждающих женщину к аборту, — лишение свободы до 2 лет.

Повышалась пошлина за оформление развода (каждый последующий — вдвое дороже). Одновременно же ужесточалась обязанность по уплате алиментов на содержание детей. Установленный в 1936 году размер практически без изменений дожил до нашего времени: 1/4 заработка на одного ребенка, на 2 — 1/3, на 3 и более — 1/2. За уклонение от уплаты алиментов вводилась уголовная ответственность — до 2-х лет лишения свободы.

Сам вопрос с алиментами, разумеется, далеко не однозначен. Но, по крайней мере, он свидетельствует о том, что государство, вопреки пропаганде, не в состоянии полностью взять на себя заботу о содержании детей и по-прежнему взваливает эти расходы на родителей. Во-вторых, это означает, что или зарплата женщины по-прежнему ниже зарплаты мужчины, — число женщин, присужденных к уплате алиментов, можно пересчитать по пальцам, — или же, более широко, что стоимость рабочей силы в СССР низка настолько, что одному работающему родителю с 1-2 детьми содержать их практически невозможно. Например, даже в конце 60-х годов статистика бюджетов рабочих семей содержала данные, что в низкооплачиваемых слоях населения (525 рублей на человека в год) на питание уходило около 56% дохода, у более благополучных семей (1350 рублей в год на человека) — около 40%. Вместе с приобретением самой необходимой мебели и одежды эти расходы составляли более 70% доходов. В-третьих, тем самым прочно закреплялся патриархальный стереотип: мужчина — добытчик, женщина — домохозяйка.

В 1938 году выплата пособий и предоставление отпусков по беременности и родам для работающих женщин стали производиться только при условии работы на одном предприятии не менее 7 месяцев.

Официальная пропаганда, разумеется, не уставала провозглашать, что «социалистический брак не носит принудительного характера», «в нашей стране чистота брака охраняется не наказанием, а воспитанием людей в духе коммунистической морали, общественной борьбой с пережитками капитализма, а также свободой развода». Тем же, кто и впрямь принимал всерьез подобную риторику, в свою очередь, разъяснялось: «Советское правительство жестоко расправляется с теми, кто использует свободу развода как свободу на разврат, как средство для легкомысленного отношения к браку и преступного отношения к женщине и детям». Указанными выше мерами удалось, по официальным данным, добиться в 1937 году снижения числа разводов на 47%. Но насколько хорошо было женщинам жить в подобного рода «счастливых семьях» — этот вопрос остался за скобками.

Постоянная борьба с реальными и мнимыми партийными оппозициями приводила правящую бюрократическую клику к превращению членов семей оппозиционеров в заложников, а семью — в составную часть полицейского аппарата. «Если окажется, что один из супругов стал предателем своей родины, стал классовым врагом, то другая сторона, несмотря на свою былую любовь к этому человеку, должна немедленно сообщить об этом соответствующим государственным органам и помочь им разоблачить и изолировать врага народа, ибо не может быть любви и дружбы к изменнику родины и контрреволюционеру», — еще один пропагандистский перл той эпохи.

Соответствующие идеи нашли свое воплощение и в законодательстве. Введенная в 1934 году поправка в уголовный кодекс вводила 5-летнюю ссылку «в отдаленные районы Сибири» для совершеннолетних членов семьи военнослужащего, совершившего побег заграницу, а приказ Ставки верховного главнокомандования от 16 августа 1941 года № 270 — арест членов семей командиров и политработников, дезертировавших или сдавшихся в плен, и лишение всех видов пособий и государственной помощи — для аналогичных семей красноармейцев.

Предвоенный и военный период вообще можно считать апофеозом семейного термидора. В мае 1941 года Политбюро ЦК ВКП(б) принимает решение вновь — с царского времени — ввести в школах раздельное обучение мальчиков и девочек. В июле 1944 года решено, что права и обязанности супругов порождают только брачные отношения, зарегистрированные в органах ЗАГС. Всем состоявшим в фактических брачных отношениях было предложено срочно их зарегистрировать. Очень «разумное» предложение в условиях, когда большинство мужей и жен в лучшем случае было разделено войной на тысячи километров, а в худшем — вообще не знало о судьбе друг друга. Вводился обязательный судебный порядок расторжения брака. Отменялось существовавшее право обращения матери в суд с иском об установлении отцовства и о взыскании алиментов на содержание ребенка, родившегося в незарегистрированном браке. У всех этих мер был легко читаемый материальный подтекст: освободить государство от обязанности выплачивать пособия семьям погибших, состоявших в незарегистрированном браке. В ноябре 1944 года правила были несколько «смягчены» разрешением устанавливать брачные отношения в судебном порядке, в частности, опираясь на показания свидетелей. Но в условиях тех перетасовок населения, которые произвела война, это «смягчение» выглядит чистым издевательством.

Позднее, в 50-е и 60-е годы, часть этих драконовских ограничений будет отменена. Будут вновь узаконены аборты, Кодекс о браке и семье 1968 года несколько упростит процедуру развода, но ни законодательство, ни, тем более, общественные отношения уже никогда не будут наполнены тем демократическим духом, который когда-то привнесла в них революция. За семьей прочно закрепится понятие «ячейки общества». Будет проводиться политика общественного осуждения разводов. Развод мог повлечь за собой неприятности в служебной карьере, сведения о разводах будут публиковаться в газетах, становиться предметом общественного разбирательства.

Проблемы женщин будут по-прежнему во всеуслышание объявляться решенными, а сами женщины — восполнять своим бесплатным трудом то, что бюрократия будет недодавать трудящимся в социальной сфере. Лицемерное «цветочно-конфетное» 8-е марта — не случайность, а закономерный итог поражения одной из первых попыток Великой социальной революции.

Но у трудящихся, как мужчин, так и женщин, нет иного выхода, кроме как начать все сначала, опираясь на опыт, позитивный и негативный, своих предшественников. Как бы то ни было, Лев Троцкий по-прежнему актуален:

Лев
Троцкий
Как мужчина порабощал женщину; как эксплуататор подчинял себе их обоих; как трудящиеся пробовали ценою крови освободиться от рабства и только сменили одни цепи на другие, — обо всем этом история может рассказать многое; в сущности она не рассказывает ничего другого. Но как действительно освободить ребенка, женщину, человека, на этот счет готовых положительных примеров еще нет. Весь прошлый исторический опыт, насквозь отрицательный, требует от трудящихся прежде всего непримиримого недоверия к привилегированным и бесконтрольным опекунам!