Остановить пытки

Историями о полицейской жестокости и безнаказанности в России трудно кого-то удивить. Ситуация с недавно всплывшими доказательствами пыток в одной из исправительных колоний недалеко от Ярославля отличается только тем, что в кои-то веки после публикаций в СМИ Следственный комитет соизволил отстранить надзирателей-садистов от работы и даже возбудил против них уголовное дело. Но применительно ко всей системе остается только догадываться, сколько еще было и будет таких случаев, особенно когда поблизости нет представителей СМИ, а у осужденных — родственников со связями и дорогостоящих адвокатов.

Либеральные СМИ, как водится в таких случаях, полны морального негодования и самых разнообразных проектов реформирования российской тюремной системы. Конечно, предавать гласности и добиваться расследования и наказания виновных необходимо, и социалисты будут последними людьми, кто станет с этим спорить. Но мы попробуем подняться немного выше и увидеть, как говорится, лес за отдельными деревьями.

Конечно, реформа ФСИН давно уже назрела и перезрела. По числу заключенных на 100 тысяч населения Россия находится в первой двадцатке мирового рейтинга, далеко впереди европейских стран — 405 человек против 77 в Германии, 102 во Франции и 142 в Британии. Далеко позади даже ставшая жупелом российской пропаганды Украина с ее 167 заключенными на 100 тысяч населения. Но вопрос в том, кто и как будет реформировать эту систему, и можно ли вообще ее реформировать отдельно от других государственных институтов?

В некотором смысле, ФСИН представляет собой зеркало вырождения и разложения государственного аппарата нынешней России. Недавно одно из интернет-изданий опубликовало довольное циничное интервью с бывшим охранником одной из колоний, в котором он четко и откровенно охарактеризовал состояние высшего руководства тюремного ведомства: «Реймер (бывший директор ФСИН. — Прим. ред.) — сидит. Зам его, Коршунов — сидит. Другой зам, Криволапов, тоже. О чем это говорит? Все — воры». В другом издании можно прочитать подробности функционирования теневой «колониальной» экономики с широко развитой системой своеобразного «частно-государственного партнерства» в виде разных схем «приватизации прибылей и национализации убытков», выгоды от которой достаются администрации колоний и связанным с ней бизнесменам.

Так или иначе, воруют и коррумпируются все, хотя и в разных масштабах. Кто-то делает заключенным поблажки в обход существующего закона, пронося деньги, телефоны и так далее. Кто-то стрижет купоны от использования дешевого и ненормированного труда заключенных, кто-то совмещает два этих занятия. Правительство до определенных пределов терпит коррупционеров и садистов, потому что они могут быть полезны для давления в том числе на противников режима, когда кому-то нужно создать особо невыносимые условия содержания. Тюремная администрация «закрывает глаза» на некоторые нарушения, чтобы давить на одних заключенных руками других — разумеется, администрации на местах уже не важно, «политический» ли заключенный. На давлении на тех, кто уже и так отрезан от мира, строится, например, часть мошеннических схем при отъеме бизнеса, она дает еще одну опцию фальсификации свидетельских показаний для «палочной» системы правоохранителей. Понятно, что заставить заключенных соблюдать правила, на которые плевать хотела сама администрация и элита преступного мира (которая в силу денег и связей зачастую влиятельнее администрации) можно только путем натравливания одних заключенных на других и применяя самые зверские методы.

Разумеется, никто не против гуманности, прозрачности, открытости и демократичности пенитенциарной системы — насколько это возможно в пределах специфики тюремного ведомства. Но вернемся к вопросу, как этих прекрасных вещей достичь? Как может существовать открытость, когда год за годом в стране усиливают цензуру и сажают за лайки и репосты? Какая может быть демократичность, когда расследовать случаи пыток призвана та самая карательная система, которая сверху донизу построена на выбивании признательных показаний или прямой фабрикации дел, вроде дела «Сети» или «Нового величия»? Недаром же правозащитники уже давно жалуются, что действительно независимые наблюдатели вытесняются из ОНК ветеранами тех самых карательных структур, которые пытают, сажают и фабрикуют? Если уполномоченная по правам человека сегодня — в прошлом генерал полиции, в ответ на сообщение о голодовке политзаключенного Сенцова рассказывает о пользе лечебного голодания?

В одном из материалов авторы, обсуждая реформу ФСИН, предлагают «вернуть в места лишения свободы медицину и образование». Совет хорош. Вот только как его исполнить в условиях, когда медицину и образование раз за разом отнимают на свободе? И подобных риторических вопросов можно задавать великое множество.

Увы, но ФСИН сегодня — часть карательной системы, призванной не исправлять осужденных и даже не изолировать их от общества, а поставлять дешевую рабочую силу и ломать недовольных — и здесь сталинистская «тюремная традиция» хорошо вписалась в реалии олигархического капитализма, где госаппарат, полиция и суды служат для защиты доходов и привилегий 10% населения и подавления всех остальных. И одну часть этой системы невозможно реформировать, не меняя всей системы, не ставя ее под контроль большинства трудящихся с их партиями, организациями, прессой и профсоюзами. Кстати, в той же Британии профсоюз тюремных служащих — один из самых боевых. Всеобщая выборность и сменяемость чиновников, полицейских и судей — хорошее средство от излишних жестокостей, коррупционеров и садистов во власти.