Предисловие 2019 года
Ленин как-то сказал, что политические организации — это память класса. И даже на политической истории недавнего времени легко убедиться, что это не просто красивые слова.
Для многих из числа молодежи, начавших политизироваться и выходить на улицы в 2017 году и позднее, протесты 2011-12 годов представляют собой уже далекое политическое прошлое. Но их политическая композиция и многие из главных действующих лиц остались теми же самыми. И уже в силу этого движение начинает пользоваться теми же методами, поднимать похожие лозунги, использовать ту же тактику и, увы, совершать те же ошибки, что и семь-восемь лет назад. Правда, к политическому опыту, который описан в этом материале, уже добавились неудачная кампания против пенсионной реформы и скандальные выборы этого года в Москве и Питере. Но в целом, новому поколению приходится отвечать на старые вопросы — о природе режима и режимных партий, оппозиции и «оппозиции», о силе и слабости «долгого государства Путина».
И чтобы помочь ответить на них, мы предлагаем свою «политическую память» — сделанный на основе нашего долгого политического опыта анализ и прогноз поведения различных политических сил, уже испытанных событиями предшествующего периода и достаточно показавших свою сущность. Ведь если вспомнить опыт событий вокруг выборов
В своих материалах мы предупреждали, что у режима уже нет прежних материальных ресурсов для ослабления противоречий, как это делалось в начале нулевых, и что сегодня при постоянной угрозе новой рецессии в активе режима остались только демагогия и репрессии. И, к сожалению, мы оказались правы.
В ожидании новой рецессии власть и олигархи закручивают все гайки и выжимают из живущих от зарплаты до зарплаты все соки, вводя новые поборы, сокращая социальные гарантии и доступ к общественным благам вроде образования и здравоохранения. Но и все новые и новые политические, социальные и экологические протесты не заставили себя ждать. К протестной географии за один только 2019 год добавились Ингушетия, Екатеринбург и Архангельск.
Втягивание в борьбу нового поколения, новых территорий, новых слоев и в то же время воскрешение старых иллюзий и старых тактик неизбежно будут опять и опять возрождать старые дискуссии и споры вокруг эффективности разных методов и политических сил. И хорошая политическая память может помочь от повторения старых ошибок на новый лад.
Лев Сосновский, 7 ноября 2019 года
Оглашение результатов выборов в Госдуму в декабре 2011 года стало началом массового движения. В митингах и демонстрациях участвовали сотни тысяч людей, которые посчитали победу «Единой России» сфальсифицированной. Выборные махинации властей послужили лишь триггером, последней каплей, переполнившей чашу терпения. Фальсификации на выборах 2011 года едва ли отличались от выборов 2007-го или даже 2003-го. Однако тогда ничего похожего на Болотные протесты не наблюдалось. Чтобы понять источники самого массового движения за двадцать лет — если считать с 1991 года — придется копнуть глубже.
Политическая система, по которой протесты 2011-2012 годов нанесли первый заметный удар, начала складываться в первую половину двухтысячных. В 2007 году мы анализировали механизм этого процесса:
Перед нами не просто фальсификация. Как ни крути, но фундаментом для подобных сценариев так или иначе служит феномен популярности Путина в массах, которую и следует объяснить..
Кто голосует за Путина, кто его поддерживает и почему? Самое общее и простое объяснение звучит так: при Путине я чувствую себя уверенно и стабильно, он навел в стране порядок и поднял престиж России. Здесь нет нужды отделять правду от мифа, ибо ключевым пунктом является ощущение некой „стабильности“. Сама же „стабильность“ вовсе не миф и имеет конкретное содержание и конкретное выражение.
Первой составляющей „стабильности“ можно обозначить уровень зарплат и уровень жизни в секторах, куда хлынули нефтяные бюджетные деньги госзаказов, нацпроектов и дотаций. Это подъем зарплат всего государственного аппарата, включая МВД, армию, таможню. Это оборонка, строительство дорог, авиастроительный и судостроительный холдинги, космос. Это спорт, финансирование которого возросло в 13 раз. Это протекционистская политика в пользу АПК [агропромышленного комплекса] и автомобилестроения. Это небольшие, но всё же надбавки медработникам, учителям, и, в меньшей степени, пенсионерам. В той же очереди стоят и те, кто надеется и верит, будто начальники скоро займутся культурой и малым бизнесом.
Второй составляющей „стабильности“ является 6-8% рост экономики, к которому все мы за 7 лет привыкли и который двигает вперёд строительство домов, телекоммуникации, пищевую, мебельную промышленность, общепит, финансовый сектор, туризм и досуг, производство удобрений, мебели, лекарств и бытовой техники. Здесь также случился реальный рост зарплат, и здесь также тлеет надежда на их дальнейшее увеличение.
Рост доходов ведет к росту потребления. Примерно половина тех, кто в 90-е годы был полностью отрезан от полнокровной жизни, сегодня попали в зону скромной, но сносной жизни. За Путина в массе своей голосуют те, кто взял кредит на автомобиль, на бытовую технику и мебель. Также те, кто несколько лет назад взял ипотечный кредит и погасил львиную часть долга. За Путина голосуют те, для кого наконец оказались доступны дешевеющие компьютеры и видеотехника, телефоны и плазменные панели. За Путина голосуют те, кто смог поехать в Таиланд и Египет за 600-700 долларов. За Путина голосуют те, кто за эти семь лет вступил в брак, родил детей и держит рубли на депозите в „Сбербанке“. За Путина голосуют те, кому не хватает на гламурную жизнь, но хватает на гламурные журналы. За Путина голосуют те, кто помнит коллапс 1998 года и не хочет его возвращения, но также и те, кто его не застал и не представляет себе, что это такое. И, действительно, от добра добра не ищут. За Путина голосует отчаянное желание вечного подъёма и наивная вера, будто ключик от хорошей жизни лежит в кармане умного Президента
Но между полным триумфом власти в 2007 году и пирровой победой 2011 года пролег экономический кризис, который начал постепенно подтачивать популярность правящей «Единой России» и первых лиц государства. И это вполне можно было предвидеть, ведь весь предшествующий рост, политтехнологически грамотно названный «стабильностью», держался исключительно за счет высоких мировых цен на сырье. И мы писали об этом в процитированном выше материале:
Подешевеет ли на мировых рынках нефть, или ей найдут удовлетворительный заменитель, или вслед за нефтью подорожает всё остальное — всё плохо, когда стол балансирует на одной ноге. Один случайный наклон и социальный бюджет вместе с хваленой стабильностью неизбежно „поплывут“. Дыр, которые придётся срочно латать, окажется больше, нежели запасенных денег. В такой ситуации именно „Единой России“ или Путину придётся резать социальную часть бюджета и принимать непопулярные решения — других правых совсем не осталось. На фоне крушения надежд, разочарования масс и растущих забастовок рухнет и вечная стабильность, и текущий политический режим. Первые станут последними, и тех, кого вчера во весь голос восхваляли — станут проклинать. Сколько раз подобное случалось в истории? Бесконечное число раз.
Реакция российских властей на кризис мало чем отличалась от общемировой. В надежде переждать в «спокойной гавани», правительство принялось «заливать кризис деньгами», щедро финансируя наиболее приближенные компании и банки — одно спасение Банка Москвы в 2011 году обошлось в 400 млрд. рублей. Одновременно под нож пошли социальные расходы. В 2010 году, когда стало ясно, что резервов может не хватить, была анонсирована программа «слияния» школ и больниц, запустившая серию массовых сокращений. За 2009 и 2010 годы ВВП России рухнул на 14%, что, тем не менее, не помешало числу российских миллиардеров из списка «Форбс» за то же время вырасти в три раза. Согласно исследованию РБК, расходы бюджета на медицину, образование и другие социальные расходы в период с 2011 по 2017 годы снизились на четверть в реальном выражении (то есть с поправкой на ежегодную инфляцию), а в нынешнем году запланировано первое в истории путинской России сокращение и в номинальном выражении. За счет нефтедолларовых резервов, оставшихся с первой половины нулевых, секвестр бюджета удалось растянуть на несколько лет, а в отсутствие крупных левых организаций и левой повестки в российской политике некому было организовать тех, кто попал под сокращения и тех, кто ощутил произошедшее снижение качества медицины, образования и уровня жизни в целом.
Накопившееся за период первой волны кризиса недовольство вылилось в уже далеких
Наша товарищка так описывала социальный состав протестов по итогам первых митингов:
Аналитики говорят, что на площадь вышли представители интеллигенции и среднего класса. Еще бы — судя по опросам, большинство рабочих с нищенской зарплатой причисляют себя к „среднему классу“, а учителя и бюджетники предпочитают называть себя „интеллигенцией“. Но от этого их классовая сущность не меняется. На улицы выходили женщины, которые не знают, как прокормить детей; студенты, которым некуда идти после вуза; рабочие, которые устали надеяться на милость властей. Звали с собой коллег, выходили семьями, с удивлением встречали в толпе старых знакомых, которые никогда раньше не интересовались политикой.
Эффект СМИ, публиковавших в основном фотографии с креативными и сатирическими плакатами, которых действительно было немало на Болотной и Сахарова, исказил представление о социальном составе митингующих. Действительно, среди них было много людей с высшим образованием и довольно качественными рабочими местами, однако миф о «бунте креаклов» в корне неверен. Медийные персоны, ассоциировавшие себя со средним классом но до того почти не участвовавшие в политике, в этот раз примкнули к протесту (об их роли мы еще скажем ниже). Это также отчасти затмило участие в событиях 2011-2012 годов десятков тысяч людей, живущих от зарплаты до зарплаты без особых надежд вырваться из этого круга и серьезно повысить уровень своей жизни.
Мы участвовали в протестах со своими материалами, плакатами и лозунгами, продвигая требование роспуска Думы, упразднения поста президента и политической системы, навязанной 99 процентам населения Кремлем и одним процентом сверхбогатых собственников. Нужно честно признать, что в тот момент эти идеи еще не встречали широкого отклика. Но это естественно — отчасти из-за крайне разношерстного социального состава протестов, отчасти потому, что у большинства участников еще не были изжиты иллюзии, что сам факт выхода на улицы большого количества людей может заставить власть пойти на политические уступки.
Массы и руководство
Политика, как и природа, не терпит пустоты. Чтобы стихийная энергия протеста привела к каким-то существенным изменениям, она должна обрести свои формы. В политике это обычно партии и движения, объединяющие людей под требованиями и программами разной степени ясности. Пожалуй, самым популярным лозунгом в начале Болотных протестов был лозунг «Против жуликов и воров», получивший массовую узнаваемость с подачи Навального еще в период предвыборной думской кампании, в феврале 2011 года. Вокруг этого лозунга Навальный и другие либералы выстроили агитацию «ни одного голоса „Единой России“». При этом у большей части протестного электората еще отсутствовало четкое понимание, что за десять пост-ельцинских лет в России сложился фактически бонапартистский режим, при котором все допущенные в Думу партии так или иначе встроены в единую политическую систему, финансируются из бюджета, и наряду с правящей партией являются придатком исполнительной власти. Эта исполнительная власть в связке с наиболее влиятельными капиталистическими корпорациями и представляет собой единственную реальную власть. При первой же угрозе протестов у этой власти не возникло никаких проблем с включением на полную катушку репрессивного аппарата — от «болотного дела» до введения цензуры в интернете.
Отвечая на призыв «голосовать за любую партию кроме Единой России», мы еще в апреле 2011 года разъясняли:
Идея голосовать за любую партию кроме „Единой России“ крайне неудачна. Во-первых, впоследствии оппозиционные голоса будут разделены между разными партиями и, таким образом, обеспечат ЕР самое высокое количество голосов. Во вторых, избиратель должен отдать свой голос одной из других системных партий, одна из которых — СР — такое же порождение политтехнологий как и ЕР, а все другие ничем положительным не проявили себя вне стен Думы, да и в ее стенах составляли в лучшем случае весьма вялую оппозицию. Не предлагается, таким образом, необходимость самоорганизации и создание самостоятельной рабочей партии. С точки зрении рабочего класса, поэтому, более эффективной тактикой остаются выступления в пользу создания независимых рабочих организаций с лозунгами типа „никакого доверия партиям капитала“, „создать рабочую партию“ и „Нет капиталистической госдуме, Да рабочему правительству с социалистической программой“.
Отчасти, этот прогноз сбылся с началом массовых акций в декабре 2011 года. Как только люди вышли на улицы, сущность парламентских партий предстала перед ними воочию. Голосуя «за любую партию кроме ЕР», многие из протестующих просто подарили свои голоса КПРФ и СР, которые, в свою очередь, использовали этот кредит доверия для поддержки режима. «Оппозиционные» партии не попытались сорвать работу Думы — если не считать нескольких ничего не значащих демаршей отца и сына Гудковых и Ильи Пономарева — и вовсе не торопились присоединяться к людям, митинговавшим на улицах. Правда, КПРФ пыталась провести несколько своих собственных акций, но в сравнении с массовыми оппозиционными демонстрациями и митингами они выглядели просто жалкими.
Из наших материалов того периода:
Если бы думские оппозиционеры действительно хотели изменить ситуацию, они ещё зимой сдали бы мандаты „нелегитимной“, по их же собственным словам, Думы и занялись бы мобилизацией масс на борьбу. В одной только „Справедливой России“, по данным Минюста, более 430 тыс. членов, но на организованный „эсерами“ пикет обсуждаемых законопроектов вышло не больше сотни человек. Партия мёртвых душ во главе с политическими трупами!.
Но и руководство непарламентской оппозиции проявило себя немногим лучше. Фактически, тон в ней задавали системные либералы, то есть те, у кого была возможность финансировать устройство сцены и звукоусиления и, пользуясь своими связями, торговаться с властями о месте и времени проведения митингов. А у кого в руках была сцена, у того и список выступающих, и, по сути — обобщенная политическая программа всех протестных выступлений.
Мы, в свою очередь, оценивали тех, кто оказался у руководства протестом, следующим образом:
При отсутствии подлинных политических партий, которые могли бы направить гнев и решимость масс на борьбу, когда возникают взрывы недовольства, образуется вакуум — массы не организованы, каждый имеет свои специфические проблемы, но нет структур, которые могли бы обобщить и сформулировать общие требования. Оттого в этом вакууме, появляются различные самозваные лидеры. Россия, безусловно, немало видела их в последние несколько месяцев — писатели, художники, телеведущие, которые, используя свой.„VIP“-статус, привлекают средства массовой информации, раздают автографы и заявляют, что дело так или иначе будет сделано, и высокомерно, без всякого согласования с массами участников, которых в частных беседах они называют быдлом, объявляют, каковы требования движения, и каким будет его следующий шаг.
Кто бы мог подумать осенью прошлого года, что Собчак, представительница светской элиты, чей отец был одним из строителей сегодняшнего коррумпированного и авторитарного российского капитализма и наставником молодого Владимира Путина, сегодня может быть „ведущим представителем“ оппозиции. Через пару месяцев она вернется к своей прежней жизни, в комфортную компанию путинской элиты, как это уже сделали многие другие известные декабрьские „оппозиционеры“. Но единственная причина, по которой она смогла играть эту роль, заключается в том, что массы протестующих не выдвинули свои собственные требования и не избрали своих представителей
Попытка демократическим путем сформировать выборный орган — «Координационный Совет оппозиции» (КС) — который хотя бы отдаленно отражал степень реального влияния различных политических сил на участников движения, была предпринята слишком поздно. В итоге, выборы в КС прошли в сентябре 2012 года, когда массовые акции в отсутствие программы и тактики уже исчерпали свой потенциал и явно шли на спад. Но и сами выборы оказались связаны с целой чередой махинаций, так что в итоге КС тихо заглох, не сыграв в протестах существенной роли.
Представ перед массами, либеральные, националистические и некоторые левые — в лице Сергея Удальцова — политические деятели оказались неспособны предложить вышедшим на улицы людям внятной стратегии и тактики. Вспомним, что говорилось со сцены на митингах зимой 2011-2012 годов: Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались
, Мы здесь власть!
, Жулики и воры, пять минут на сборы
и так далее. Понятно, что прослушав пару раз подобный набор лести и ни к чему не обязывающих лозунгов, массы в дальнейшем обращали довольно мало внимания на сцену и на ораторов.
По итогам одного из митингов летом 2012 года мы писали:
Апофеозом митинга, безусловно, стали выступления Удальцова и Немцова. Стоит отметить, что если бы они перед тем, как выйти к микрофону, поменялись между собой текстами выступлений, вряд ли кто-то из присутствующих заметил бы большую разницу. Удальцов говорит о политической реформе и важности „говорить и о насущных социальных проблемах, которые сегодня заботят миллионы простых граждан“. Немцов подхватывает: „Соединение политических требований и социально-экономических требований уже осенью выведут на улицы миллионы наших сограждан“. Удальцов заявляет: „Мы будем добиваться того, чтобы реально были повышены зарплаты и пенсии“. И Немцов не остается в долгу: нужно решать „не только вопросы повышения зарплат чекистам, но и вопросы образования, здравоохранения, пенсионного обеспечения, занятости для молодых людей. Это ключевая тема“..
Правда, внимательный слушатель не может не заметить, что если требования политических реформ хотя и оставляют в стороне вопрос о методах их реализации, все же более-менее определенны, то социальные плавают, так сказать, в густом тумане. И понадобились они только для того, чтобы „випы“ могли получше оседлать протест. Очевидно, даже если допустить, что подобные вопросы всерьез волнуют кого-то из тех, кто пытается встать во главе движения, вся их реализация должна быть отнесена на добрую волю вновь пришедшего „демократического“ правительства, назначенного „демократическим“ парламентом. Но из кого будет состоять это правительство? Из Немцова, Чириковой и Навального, с Удальцовым в качестве левого довеска? А нам, рядовым трудящимся, вновь отведут роль статистов от выборов до выборов? Но „доброту“ Немцова — одного из творцов „реформы ЖКХ“, в бытность вице-премьером охотно „резавшего“ социальный бюджет, — мы уже видели в 90-е. Спасибо
Подводя итоги в сентябре 2012 года, мы давали следующий анализ расстановки различных политических сил:
Ставшая на какое-то время во главе движения коалиция либералов, правых и левых популистов, со своей стороны оказалась неспособна предложить сотням тысяч протестующих ни лозунгов, ни четкой стратегии, ни плана действий, кроме череды митингов с требованием отставки Путина и „честных выборов“ — совершенно бессмысленных в рамках нынешней партийной системы. Подоплека их действий очевидна — попасть во власть на волне стихийного протеста. Поскольку каждый из них отражает интересы какой-то из оппозиционных групп буржуазии, политика которых в области социальной сферы не будет сильно отличаться от политики правящей группы, им, в сущности, и нечего предложить протестующим. Безусловно, каждая из этих групп готова использовать массовое движение как разменную монету в торговле с правящей группировкой за доступ к власти и, соответственно, экономическим ресурсам государства.
В ситуации развернувшихся массовых протестов четкая и продуманная стратегия и тактика левых организаций могли бы дать значительный результат, однако, приходится констатировать, что они так и не смогли преодолеть жестокого внутреннего кризиса, в котором давно находятся. КПРФ практически перестала быть левой партией, превратившись скорее в традиционалистско-националистическую силу, иногда пользующуюся левой риторикой. Оценивая в прошлом году роль левых организаций в европейских и ближневосточных протестах, мы писали: левые организации оказались неспособными выполнить свои обязанности. В лучшем случае, они стали „хвостом“ протестов, повторяя простые лозунги масс. Иногда они блокировались в разных формах с буржуазными силами. Первый этап массовых протестов показал, что российские левые полностью повторили этот далеко не передовой опыт
Одни из них, как РКРП, заняли сектантскую позицию, самоизолировавшись от протестов как „недостаточно пролетарских“. Другие, как руководство „Левого Фронта“ во главе с Удальцовым, пошли на циничную сделку с либералами и националистами, в обмен на доступ к митинговой трибуне отказавшись от агитации за какую бы то ни было социалистическую программу и — на словах — отложив ее до „завершения буржуазно-демократического этапа“. Третьи — РСД и часть „Форума левых сил“ действительно стали „хвостом“ протестов, повторяя за массами их требования. Хотя они в своих выступлениях и критикуют нынешнее положение дел, политику, экономические и социальные меры правящего класса, но не в состоянии предложить массам последовательной положительной программы действий. Массы, таким образом, входят в новый виток протестов по-прежнему атомизированными
Почему режим устоял?
Период 2010-2012 годов стал временем конца многих диктатур и авторитарных политических режимов. Полтора года спустя в ходе похожих событий в Украине рухнул режим Януковича. И до, и после было в истории множество случаев, когда массовое движение сносило политическую надстройку. Но в России массовое движение в прошлый раз оказалось неспособно добиться своих целей. Режим сохранил свои позиции в парламенте, а в марте 2012 года на президентских выборах с большим отрывом победил Путин. Почему же устоял российский режим?
Оценивая результаты президентских выборов-2012, мы писали:
Победил не Путин, победил режим. Эту победу готовил не только ЦИК и „административный ресурс“, но и непарламентская оппозиция беззубыми, бессмысленными выступлениями и в корне ошибочной тактикой. Эту победу готовили официальные партии, отвлекая самых активных протестующих на бессмысленное наблюдение за выборами. Каждый внес свою лепту в этот спектакль с заранее известным финалом....
Мы уже не раз писали про раскол внутри правящего класса. Практически осадное положение Кремля, грузовики с солдатами в центре города, милитаристская риторика — все указывает на дальнейшее закручивание гаек. Путин показывает оппозиционным буржуа — он реальная сила, пусть и с пассивной поддержкой в 30% (от всех кто имеет право голосовать). Другой такой силы нет, он не позволит ей появиться. Без диктатуры Путина правящий класс останется наедине с другими протестующими, которые еще потребуют отмены неолиберальных реформ и попытаются пустить развитие страны по другим рельсам, невыгодным крупному бизнесу. Поэтому забудьте про честные выборы — впереди перестройка диктатуры на новый лад, чтобы встретить классовую войну во всеоружии. И в случае, если массы по всей России в ближайшее время не поддержат оппозиционную Москву и Питер, нас ждут разгоны демонстраций и митингов. Электоральный период прошел, можно вернуться к обычной практике
Да, конец 2011-го и первая половина 2012-го были временем массовый выступлений. Но в то же время это был и период относительной стабилизации после ударов 2008-2009 годов, который «Независимая газета» назвала балансированием между стагнацией и угрозой нового спада
. Положение основной массы трудящихся было «стабильно плохим», без особо резких спадов. Возможно, в силу этого, не считая политических ошибок, о которых мы уже много говорили, протест оказался замкнут в нескольких крупных городах — фактически в Москве и Питере, к которым иногда подключались Екатеринбург и Новосибирск.
На фоне относительной экономической стабильности размытые политические и социальные лозунги рыхлой коалиции оппозиционных лидеров оказались неспособны привлечь массы трудящихся ни крупных городов, ни провинции. Фактически, протест оказался замкнут не только политически, но и социально. Хотя в движении участвовали молодые рабочие, не они определяли социальное лицо протеста, основой его были средние городские слои, верхушка рабочего класса (сама себя считавшая частью среднего класса) и близких к нему слоев «бюджетников» (которые предпочитали определять себя как интеллигенцию), но их оказалось недостаточно, чтобы хотя бы пошатнуть режим.
Кроме того, на деле у тогдашних возмущенных и не было стремления к «последнему решительному бою» — господствующим было желание заставить власти пойти на уступки. Зимой 2011 года власти даже сделали вид, что готовы на них пойти, декларировав упрощение создания политических партий, возвращение выборности губернаторов и некоторые другие меры. Но в дальнейшем, оценив ситуацию, власти предпочли давить, а не торговаться.
«Болотное дело», инициированное после разгона митинга 6 мая, было призвано запугать рядовых участников протестов арестами и приговорами случайным, в общем-то, людям. Дело «о массовых беспорядках» с более чем 30 осужденными сыграло свою роль в деморализации части участников протеста, но в целом движение пошло на спад не из-за репрессий, а из-за исчерпания собственного потенциала. Арест Удальцова, например, лишь ускорил надвигающийся кризис «Левого фронта», вызванный отсутствием четкой программы и постоянными заигрываниями руководства с либералами и правыми. Со спадом общественной активности угас интерес и к его персоне — на оглашение приговора по его делу летом 2014 года собралось едва ли несколько десятков активистов.
Протест заглох, но он сыграл свою роль в политизации людей после двадцати лет политического затишья. Подводя итоги зимнего этапа протестов, мы писали:
Не имея своей организации и боевого руководства, массы, вышедшие на улицы после парламентских выборов, набивают шишки. Либералы, националисты, „левые“ — никто из них не имеет программы борьбы — поэтому они обречены угробить движение, не сегодня, так завтра. ... Но протестные настроения, которые уже есть — не исчезнут, они найдут себе выход другим путем, после переосмысления, анализа ошибок и ощупывания шишек на голове — ведь почва для них не выборы, а политика правящего класса, уничтожающего медицину, образование, понижающего уровень жизни. Для ослабления классовых противоречий у правящего класса нет ресурсов, а на горизонте — новая рецессия.
Оглядываясь назад, можно сказать, что мы были слишком оптимистичны в оценке положения — довольно типичная ошибка в политике, но она дорого обошлась организации. Новая рецессия пришла только два года спустя и пришлась на самый пик политической деморализации, а внешнеполитические авантюры российского режима отсрочили новый массовый подъем на целую пятилетку.
Но все-таки мы можем сказать, что стратегически мы оказались правы, выводя политические перспективы ещё в апреле 2011 года:
В целом, перспективы развития политической ситуации можно свести к двум вариантам. Либо правящему классу удастся преодолеть наметившийся раскол и добиться некоего компромисса. Тогда, при условии нарастания негативных тенденций в экономике, гниение правящего режима будет продолжаться, что сделает практически неизбежным социальный взрыв по египетскому сценарию и под социальными лозунгами — против коррупции, безработицы, повышения цен и т. д. Либо раскол будет продолжаться и усиливаться и в этом случае каждая из частей правящего класса попытается обеспечить себе массовую поддержку или квази-поддержку. При этом одна его часть будет пытаться провести „демонтаж“ бонапартизма, а более консервативная и реакционная часть правящего класса и госаппарата в силу сложившихся традиций будет просто вынуждена играть на правых, ксенофобских и националистических настроениях, мобилизуя соответствующие силы и организации на борьбу с „оранжевой угрозой“, смешивая в одну кучу борьбу с „западным империализмом“, неолибералами-оппозиционерами и политической демократией.
Новый подъем пока еще только обозначается, но он уже начинается с того, где оборвался прошлый — с расширения на всю территорию России и втягивания в борьбу новых слоев, особенно молодежи. И если политические уроки предыдущих лет будут усвоены, хватит ли у режима сил пережить новую волну?