Казённые мечты серого кардинала

Карл
Маркс

Подобно тому как в обыденной жизни проводят различие между тем, что человек думает и говорит о себе, и тем, что он есть и что он делает на самом деле, так тем более в исторических битвах следует проводить различие между фразами и иллюзиями партий и их действительной природой, их действительными интересами, между их представлением о себе и их реальной сущностью.

Владислав Сурков — один из идеологов и создателей современной политической системы России, бывший «серый кардинал» путинского режима, недавно разродился в «Независимой газете» программной статьей «Долгое государство Путина». Уже из названия ясно, что статья имеет целью убедить читателей в вечности и незыблемости нынешнего режима. Все словоблудие и идейную мешанину Суркова можно в итоге свести к нескольким коротким тезисам:

1. Путинское государство есть разновидность «особого исторического пути» России. Оно пришло всерьез и надолго, находится в самом начале своего развития и нуждается в «полуеретическом» описании для идеологического наступления России на своих противников.

2. Россия не нуждается в демократическом прикрытии механизмов «глубинного государства» (тут заимствуется термин западной политологической мысли — deep state), потому что в ней существует «глубинный народ», непознаваемый никем кроме Путина, имеющего с этим народом прямую и глубинную же связь.

3. Обозначенный в тезисе 2 общественный конструкт является предметом зависти и подражания ближних и дальних соседей, располагающих «глубинным государством», но не имеющих «глубинного народа».

Такая идеологическая конструкция в реальности не может воплотиться нигде, кроме как в голове Суркова и его коллег из высшего российского руководства. Поэтому мы смело можем причислить его сочинение к жанру постмодернистской фантазии, весьма, кстати, посредственной. Сквозь призму марксистского анализа потуги Суркова не способны вызвать ничего, кроме иронической усмешки.

Прежде всего, Сурков напрасно старается представить нынешний российский режим как нечто уникальное, не имеющее исторических аналогов.

«В новой системе, — умничает помощник президента, — все институты подчинены основной задаче — доверительному общению и взаимодействию верховного правителя с гражданами. Различные ветви власти сходятся к личности лидера, считаясь ценностью не сами по себе, а лишь в той степени, в какой обеспечивают с ним связь. Кроме них, в обход формальных структур и элитных групп работают неформальные способы коммуникации. А когда глупость, отсталость или коррупция создают помехи в линиях связи с людьми, принимаются энергичные меры для восстановления слышимости».

Увы, но исторически вся эта «новая система» Суркова стара как мир и известна истории и политологии со времен Древней Греции и Рима, когда ни о какой России с ее верховным лидером никто и слыхом не слыхивал, под именем тирании и цезаризма, а в более поздней европейской истории — под именем бонапартизма.

И нет, это написано не про Россию нулевых, а про Францию 1850-х. Это — прямая цитата из бессмертного «Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта» Карла Маркса. Как видим, Сурков со своей якобы самобытной «суверенной демократией» выступает не более чем пошлый плагиатор критикуемого им Запада.

Конечно, путинский режим, как и любое историческое явление, нуждается в качественном и добросовестном описании. Но именно и только как конкретный случай бонапартизма, порожденного специфической обстановкой распада деформированного сталинизмом рабочего государства — СССР. Обобщающие же черты и механика рождения бонапартизма как явления уже давно и вполне достаточно вскрыты в работах Маркса, Ленина и Троцкого.

Вот как описывает происхождение путинского бонапартизма один из наших товарищей:

Режим Путина — это всего лишь режим вторичного бонапарта, вызванного к жизни двумя объективными факторами: во-первых, политической усталостью российских трудящихся от дефицитов конца 80-х и сразу затем урагана экономических пертурбаций 90-х, в течение которых они еще давали нешуточные бои правящим элитам. Во-вторых, скороспелая российская буржуазия, возникшая из пены комсомольских структур и управленческой касты позднего СССР, оказалась неспособна справиться с собственными внутренними противоречиями и примирить интересы различных бюрократически-олигархических кланов парламентским путем, без вмешательства суперарбитра. Правящий класс оформил свои капиталы настолько быстро, а пирог бывшей госсобственности кромсался настолько рьяно, что это вызвало почти открытые олигархические войны за рынки и политическое влияние. Симпатии правящего класса к бонапартизму росли вместе с угрозой возможного красного реванша и страхом перед новым восстанием рабочего класса, сделав парламентскую демократию излишней роскошью.

Все свои основные черты, свои институты и значительную часть своих основных действующих лиц путинский режим обрел в столь проклинаемых им самим 90-х. Нынешний верховный лидер получил власть от утратившего силы и популярность стареющего предшественника — такого же в сущности бонапарта. Удача нынешнего режима в том, что накачанная благодаря выгодной внешней конъюнктуре нефтяными деньгами российская олигархия, бюрократия и их карманные пропагандисты за восемь сытых лет успели так раздуть популярность бывшего серого офицера спецслужб, что превратили его едва ли не в сверхчеловека. Такое история не прощает: в какой-то момент его фигура подавила их самих и накрыла густой тенью собственное неприглядное прошлое. Бонапартистский госаппарат, оставаясь сервильным для крупного бизнеса, тем не менее тоже имеет свою внутреннюю логику.

Сурков не демонстрирует ничего кроме исторического и политического невежества, густо замешанного на высокомерии зарвавшегося безнаказанного бюрократа. Впрочем, с точки зрения истории в этом опять нет ничего нового. Каждый диктаторский и полудиктаторский режим — начиная с Карла I и Людовика XVI и заканчивая Мубараком или Каддафи, — никогда не кажется своим идеологам и функционерам настолько прочным, как накануне своего падения.

Только закоренелый постмодернист, не способный докопаться до истины, но зато всегда имеющий свое мнение, может поставить в один ряд государства Ивана III, Петра I, Ленина и Путина как некие основные модели русского государства. Начать стоит хотя бы с того, что ни одна из этих сурковских моделей не является «чисто русской». Государство Ивана III, как и Петра I — это одно и то же феодально-абсолютистское государство, построенное на эксплуатации крестьян дворянским сословием, хорошо известное Западной Европе а отчасти даже и Турции, но обретшее, конечно, некоторые своеобразные черты, будучи пересаженным на бедную российскую почву с ее малопродуктивным сельским хозяйством. В России потому никогда и не правили купцы, что им мало что доставалось, поскольку основная часть скудного прибавочного продукта присваивалась тем самым централизованным военно-полицейским аппаратом, так милым сердцу Суркова. Но это уж, извините, скорее было бедой России, чем ее достоинством.

Государство Путина — это государство современной паразитирующей на «финансовых потоках» бюрократически-капиталистической олигархии, все своеобразие которой вызвано ее происхождением из времен передела бывшей государственной собственности. В основе же своей оно имеет то же, что и любое современное государство, западное или не-западное: раздел и передел изъятой у рабочего класса прибавочной стоимости. «Государство Ленина» стоит в этом ряду совершенным особняком, потому что берет свое начало в восстании эксплуатируемых против эксплуататоров.

Но и это — прости, Владислав, — не чисто российский феномен. Он уходит своими корнями в героическую борьбу рабочего класса — от английских чартистов и французских лионских ткачей до Парижской коммуны и двух рабочих Интернационалов (дополненную, правда элементами крестьянской войны, но ведь и крестьянские войны случались в разные времена и не только в России). «Государство Ленина» — правда, в искаженной сталинистско-номенклатурной форме — послужило, в свою очередь, моделью для множества государств на пространстве от Кубы до Китая.

Сложнейший и увлекательный диалектический процесс, путем сцепления множества внутренних и внешних факторов обращающий государство Ивана III в государство Петра I, а затем в государство Ленина, вырождающееся в конечном итоге в режим Путина — это и есть часть мирового исторического процесса применительно к России. Совершенно объективного и, к разочарованию господина Суркова, не зависящего от конкретной личности Путина.

Сущность «глубинного государства», так внезапно открывшаяся глазам помощника главы государства, никогда не была тайной для марксистов. Со времен Маркса, Энгельса и Ленина нам отлично известно, что любое государство — даже самое демократическое — представляет собой «особые отряды вооруженных людей», используемые для защиты имущества и власти 1% наиболее крупных собственников от посягательств внутренних и внешних конкурентов и от классового гнева 99% эксплуатируемых.

Десятилетний мощнейший мировой экономический кризис обнажает скрытые пружины любого государства — в том числе и путинского. Открывает его, говоря словами Суркова, «жесткую, абсолютно недемократическую сетевую организацию реальной власти силовых структур». Она неизбежно вылезает наружу, как только начинает проявляться массовое недовольство падением уровня жизни, сокращением зарплат, урезанием бюджетов и демонтажом того, что ранее называлось «социальным государством» — бесплатного образования, здравоохранения и других льгот, завоеванных рабочим классом еще в начале прошлого века. Стоит трудящимся и живущим от зарплаты до зарплаты начать массово бастовать и выходить на улицы, как все оказывается поставленным на свои места, и реальная структура общества становится видна невооруженным глазом. Против условных «желтых жилетов» в ход тут же идут массовые аресты, ограничения демократического права на собрания и забастовки, водометы, негласная слежка за недовольными и «черные списки».

Говоря словами Льва Троцкого, «предохранители демократии выгорают». Повсюду мы видим распад казавшихся незыблемыми традиционных партий, составлявших когда-то основу политической системы. На волне массового гнева против «истеблишмента» к власти зачастую приходят капиталистические «мальчиши-плохиши» вроде Трампа или Болсонару. Бонапартистские методы — и тут Сурков отчасти прав — сегодня действительно во многих странах пользуются повышенным спросом. Это опасная тенденция, но объяснимая, и требующая сопротивления, а не восхищения.

Хотя конечно, такое положение дел открывает для идеологов российского режима большое поле для злорадства — дескать, смотрите, они только сейчас приходят к тому, что мы уже двадцать лет назад воплотили в жизнь.

Ровно также обстоит дело и с понятием «народ». Если, как это делает Сурков, мешать в одну кучу крестьян, рабочих, «бюджетников» и хипстеров, то народ действительно превращается в нечто малопонятное и трудно объяснимое. Конечно, для людей вроде Суркова, привыкшего иметь дело с «элитой», или как максимум с верхними слоями того, что люди его типа именуют «средним классом», все, кто находится ниже на общественной лестнице, представляют собой «вещь в себе», непознаваемую величину, «глубинный народ».

Народ, с точки зрения марксизма, имеет вполне конкретное наполнение — это структура низших классов общества, не допущенных к политической власти и не принимающих решений о будущем этого общества, в некий исторический период. Но история не стоит на месте, и в соответствии с ее ходом «народ» тоже становится подвижен, изменчив в своем составе. Изменения в способе производства — в базисе любого общества — ведут, конечно, и к изменению в структуре «народа». Но этот сложный молекулярный процесс зачастую остается скрытым для тех, кто привык его воспринимать серой загадочной массой, наблюдаемой из окон дорогих кабаков и люксовых лимузинов. Выход на сцену «народа» как класса, осознавшего общность своих интересов, часто становится неприятным сюрпризом для «элиты» — то есть правящего (в некий исторический период) класса, его бюрократии и его идеологической обслуги.

В один прекрасный момент правящий класс с удивлением обнаруживает — батюшки, а «народ»-то изменился! Вместо покорного забитого крестьянина, крестящегося на портрет батюшки-царя внезапно обнаруживается образованный пролетарий, умеющий читать и понимающий не только чертежи и схемы, но и Маркса, требующий 8-часового рабочего дня, избирательного права и обращения на «вы».

Мы будем править до тех пор, мыслит себе Сурков, пока глубинный народ нас терпит. А терпеть он будет долго, потому что «государство у нас не делится на глубинное и внешнее, оно строится целиком, всеми своими частями и проявлениями наружу. Самые брутальные конструкции его силового каркаса идут прямо по фасаду, не прикрытые какими-либо архитектурными излишествами». Иными словами, его военно-полицейские функции открыто демонстрируются всем. Таков, пожалуй, основной посыл и незамысловатый вывод Суркова — предупреждение всем недовольным. Что ж, и такое не раз уже было в истории. Точно так же и царская камарилья сто лет назад пребывала в непоколебимой уверенности, что «на наш век хватит» и «так было, так будет» — ровно до тех пор, пока бездна народного гнева «внезапно» не разверзлась у них под ногами.